Слушал, кивал, согревался, светился счастьем.
Тоже, наверное, вспомнил про жизнь другую,
Где нет дождей и потерь, нет обид, ненастья.
Дождь всё идёт, и фонарь за окном мигает…
Нам хорошо, медведь, мы в тепле с тобою.
Только любя взахлёб, человек вспоминает,
Как он умел светить, когда был звездою.
«Не зная брода, не веря в чудо…»
Не зная брода, не веря в чудо,
Они выходят из ниоткуда.
А в Ниоткуде сегодня людно,
И нет никакой зимы.
Лежали звери с сердечной раной
На антресолях, в шкафах, в диванах.
Кто был трёхлапым, кто с ухом рваным,
Кто видел плохие сны.
Из капель море, из льдинок вечность.
Как Герда Каю про человечность,
Как звёзды небу про бесконечность,
Так Бог про конечность нас.
Что без любви нам всем точно крышка.
Читаем мало, живём вприпрыжку.
А, может, комп поменяв на книжку,
Откроем мы тайный лаз?
Вернутся звери, хвосты из плюша,
Вельвет на пузе, из меха уши.
И если скажут что, ты не слушай,
Ведь плачут они как мы.
И небо вспомнит полёт драконов,
Бумажных птиц и китов картонных.
Любовь, добро навсегда законны,
Как каждый приход весны.
«Сова говорила: «Я мудрая очень…»
Сова говорила: «Я мудрая очень.
Я много видала и знаю немало».
Когда птичьи стаи пророчили осень,
Сова из чулана, спеша, доставала
Чернила, бумагу, перо и наливку.
А как без наливки в сырую погоду?
А люди ушли, на запоре калитка
До нового лета, до нового года.
А люди вздыхали, что осень надолго:
Депрессии, слякоть, дожди и простуда.
И как ни старались, всё было без толку —
Не верится осенью в сказку и чудо.
Сова торопилась, сова сочиняла, —
Наливка и чай, кардамон и корица —
Упрятав до клюва себя в одеяло
Лоскутного яркого летнего ситца.
А после летела в потерянный город,
Тоскливый и грустный, как ёжик в тумане.
К тому, кто болеет, к тому, кто немолод,
К тому, кто нажил только дырку в кармане.
И сказки летели на крылья совиных,
Смеялись, болтали про то и про это.
И пахли душистой травой и малиной.
И птицам махали: «До скорого лета!»
И солнце вернулось и строило глазки,
Хоть осенью солнце – бродячий кочевник.
Ведь если ты можешь рассказывать сказки,
То ты хоть немного, но всё же волшебник.
«Тех времён стародавних отыщешь след…»
Тех времён стародавних отыщешь след
Только в сказках. Там тайны и флёр легенд.
Волшебством по-шмелиному гулок лес.
Юный жёлудь поведал бы сто чудес,
Но молчит до поры. Ты уж мне поверь,
Когда след найдёшь и откроешь дверь,
Старый дуб, что растёт рядом семь веков,
Подтвердит на наречии ветерков.
А пока закрывай на щеколду дверь.
Ночь крадётся как мягкий пушистый зверь.
Разожги камин, пусть со дна веков
Прилетят сказки стайкою мотыльков.
В первой жизни она родилась в лесу.
Васильки и ромашки вплетя в косу,
Врачевала болящих настоем трав.
Будь то добрый, как светоч, иль злой, как мрак.
А когда в доме не было ни души,
Принималась игрушку из тряпок шить.
Разномастный ковёр полевых цветов —
Так и кошка пошилась из лоскутков.
Говорила ей бабка: «Во все века
Не случалось надёжней проводника.
Ты люби и спасай, за добро, за жизнь,
Но и кошку поближе к себе держи».
Пела ей о любви в ручейке вода.
Лето знойное выдалось: сушь, беда.
Люди ведьму молили: «Пришли дожди!»
А когда не дождались – её сожгли.
Во второй её жизни случилось так.
Есть под шиферной крышей большой чердак.
Там в столетней мохнатой седой пыли
Про неё пару строк – где и как нашли.
Детский дом переехал уже давно.
Ретро всё и винтаж, хоть снимай кино.
Запись старым чернильным пером гласит,
Что назвали ребёнка тогда Люси.
Что лежала малышка едва дыша.
Рядом чёрный огромной орал кошак —
Будто сажа печная – вонял костром.
Как пропал, позабыли скорей о нём.
Про Люси говорили: в глазах печаль,