Выбор оказался невелик. Старенький травмат, три ИЖ-71 и газовик 6П42.

– Этот дефектный, не бери, видишь, скотчем помечен, – предупредил Виталий, откладывая в сторону один из ИЖей.

Еще вчера Артём выбрал бы 42-й, но ночные события оставили неприятный осадок. Он взял ИЖ. Виталик покосился с насмешкой, но от комментариев воздержался. Охранник Паша, в свою очередь, до объяснений не снизошёл. По-хорошему, стоило бы, конечно, поделиться с охраной и Богомольцевым ночными новостями. Одна беда – предъявить по существу пока было нечего.

Несмотря на ранний час, Ева, как и накануне, зависала в гнезде. На коленях у неё вместо журнала пристроился нотик, тот самый, из рюкзака. Никакой косметики. Мятые и застиранные шорты с футболкой. Ничего в ней не осталось от вчерашней роковой балерины.

– Утро доброе, – как можно небрежнее поздоровался Артём.

– И тебе, – не отрываясь от компа, бросила Ева.

– Отличная погода.

– Спасибо, кэп.

– Теперь поговорим?

– Какой же ты настырный, – печально сообщила Ева экрану. – Дай мне полчаса, надо одну шнягу закончить.

– Шнягу?

Она взглянула на Артёма, и он решил, что без косметики ей лучше.

– Задание. Не мешай, ладно?

– Ты что-то забыла добавить.

– Тебя давно не увольняли?

– Это угроза?

– Пока не знаю.

– Итак?

– По-жа-луй-ста, – Ева закатила глаза.

Где-то в отдалении прошелестели по гравию шины, клацнули, закрываясь, ворота. Илья Андреевич убыли в неизвестном направлении.

Артём отошёл подальше, присел на шезлонг в тени и только тут окончательно понял, во что влип. Лето, солнце, море свободного времени… Загорать нельзя, гулять нельзя, читать нельзя, играть нельзя. А чего можно-то? Любоваться исподтишка на стройные ножки и остальное? Неплохое, конечно, занятие, но однообразное и совершенно бесперспективное.

Минут через сорок Ева захлопнула крышку ноутбука и повернулась к вконец осатаневшему от безделья Артёму:

– Ну? Чего тебе?

– Невежливо.

Несколько секунд она молча на него смотрела, затем переформулировала с несколько иными интонациями:

– Чего ты хочешь?

– Объяснений по поводу несанкционированного проникновения за границы охраняемого периметра.

– Ого-о, – с уважением протянула Ева. – Офигенный канцелярит! И часто тебя так плющит?

– Нет. Только когда злюсь.

– Разве охране разрешено злиться?

– Понятия не имею, никогда охранником не работал.

Она вздохнула.

– Надо было тебе фингал поставить вместо царапин.

– Зачем? – глупо спросил Артём. Он вообще в её присутствии как-то резко глупел, и это ему совершенно не нравилось.

– Тогда ты бы носил чёрные очки. Сформировался бы полностью законченный образ.

– Кого? Придурка и отморозка?

– Это ты сказал, не я.

Он нарочито медленно поднялся с шезлонга, потянулся, прошелся по декингу туда и обратно.

Оценив красноречие паузы, Ева сочла за лучшее сменить тему:

– Ты меня не сдал. Почему?

Артём пожал плечами.

– Во-первых, как бы я объяснил, что делал ночью возле вашего забора? Во-вторых, не люблю делиться информацией, особенно той, в которой сам не разобрался.

– Вот и славно.

– Это не значит, что разбираться я не стану.

– Ну, разбирайся, коли не лень.

В её голосе явственно звучало, что помогать она не намерена.

– Если не расскажешь всё чистосердечно, я тебя всё-таки заложу, – дружески пообещал Артём. – Мне терять меньше, чем тебе.

– О, Павел Савелич, да ты крут, как я погляжу. На самом деле, ничего мне не будет. Разве что пожурят слегка. Впрочем, – она нехорошо сощурилась, что-то прикидывая, – раз уж ты любопытный, как Варвара… могу пойти навстречу. Предлагаю сделку.

Из-за кустов неторопливо вышел Малыш. Мученически глянул на обоих, протяжно вздохнул и обрушился на дорожку там, где стоял. Шумно задышал, вывалив розовый язык. На аристократической морде явственно читалась безмерная скука и усталость от жизни.