Впрочем, всего лишь получится четыре.

Как и четыре мушкетёра…

Смотритель – это же наш отец. Нет, не тот отец, что дома, и даже не тот Отец, что на небесах. Это старый папа д’Артаньяна, который должен нас научить, прежде чем отправить в Париж с письмом к де Тревилю. Видимо, в этом году соблюдают все правила, так как учит он нас не группой, а любя, как родных сыновей. На каждого у него нашлось время.

Сегодня было время задушевной беседы. Именно что «задушевной», потому что душа стояла за дверью и молча терпела это унижение свободы и воли. Столько аксиом за час не давали даже на уроках геометрии. Безоговорочные истины про честь настоящего мужчины сыпались из его уст как команды непослушной собаке. И даже возразить было страшно: доводы разума, казалось, вообще чужды человеку, который готов убить за то, что его самого или близкого друга назвали в разговоре лжецом. И даже если друг на самом деле соврал – этот человек всё равно вас убьёт!

Грустно с ним. Страшно и весело одновременно.

Я понимаю, это всего-то часть стилистики романа.

Но вот остальные могут проникнуться жёсткими убеждениями всерьёз. От этого и грустно.

Не хочу, чтобы в следующий раз после очередных усов из зубной пасты Янкель бы вызвал Джорга на дуэль.

Второе сентября

Не знаю, какие ещё нужны доводы моим одноклассникам, чтобы признать новый Учебник…

Я думал, грустнее вчерашнего разговора с нашим отцом уже ничего быть не может.

Может!

Он учил нас кататься на лошади!

Когда старый мушкетёр привёл меня на конюшню после завтрака, я думал, это новый повод поговорить насчёт правильного поведения мужчины. Но нет! Он вывел одного из коней и…

И мне до сих пор дико больно и стыдно. Не могу пока даже вспоминать это испытание. Они ломают меня, словно я пластилин. Словно из меня можно слепить хочешь мушкетёра, хочешь – каскадёра, ну а понадобится, так и шахтёра! Весёлая школа, нечего сказать! Даёт мне попробовать себя во всех сферах!

Всё! Я на боковую.

И пусть не будят меня до того, как пройдут синяки и зарастут плесенью душевные раны!

Она с ироничной усмешкой прошла мимо комнатушки, где постанывал, лёжа на соломе, Фил. Громко вздыхал, будто его только что притащили из средневековой комнаты пыток.

Вчера Фил весь вечер ходил гусём и думал, будто он единственный, кто догадался про второй Учебник. Есть много вещей, которые хорошо работают, но при этом не светятся. Для Фила же невозможно не выглядеть важным, если что-нибудь у него выходит лучше других. Машка тоже догадалась про «Трёх мушкетёров», но молчала, не подходила со странными вопросами к каждому из семи выкинутых в поле одноклассников.

Их расселили по одиночным комнатам, дали немного чёрствого хлеба и сухарей. Потом к каждому заходил здешний Смотритель, седой старичок в одежде мушкетёра. Видимо, он исполняет роль их отца, а они все – семь д’Артаньянов. Конечно, будет очень сложно проникнуться атмосферой новой книги. В ней же иная система координат. Вот и пришлось выслушивать длинную и скучнейшую вводную лекцию от дедушки-мушкетёра. Страшно представить, что самому Смотрителю надо было рассказывать её семь раз за вечер.

Но оно оправданно, если хочешь поменять систему взглядов. Эффект давления один на один куда сильнее давления на группу. Это Машка знала не понаслышке: мама часто устраивала ей воскресные втирания на кухне по поводу и без. Иногда она взывала к сочувствию и жалости: порой дочь проникалась настолько, что плакала из-за несчастной судьбы молодой женщины, ставшей матерью. Но всё чаще и чаще Машка просто копила внутри себя злобу, потому что чуяла нотки лицемерия. Мама лгала, чтобы обелить себя и очернить обидчиков.