Очень страшная книга Уланы Зориной. Вечный покой. Зарисовки безумного мастера Улана Зорина

Солнце слепило глаза, ноздри щекотал сладкий запах свежего сена. М-м-м. Люцерна.

С замиранием сердца я летела вперёд.

Причём буквально, летела, едва касаясь босыми ступнями ощетинившихся колючек. Казалось, сама земля отвергает меня. Та самая, по которой я столько раз бегала в огород, кормила собак, хвостом ходила за мужем, пока тот управлял поросят.

Да, свиньи – это моя слабость. Ну и муж, конечно, и дети. Мои любимые, уже давно не маленькие, повзрослевшие. У них уже самих подрастают карапузы. Мои внуки. Некоторых мне так и не удалось подержать на руках.

Ах, ну что это я…. Сегодня грустить нельзя!

Вот и ангар.

Да, я помню, как помогала Солнцу его строить. Там поддержать, тут принести…

Солнце – это мой муж… Почему?

Да потому, что светлый, золотой, круглый и тёплый. Да-да, тёплый. Когда ночью мёрзнут ноги, стоит лишь прижать их к горячему телу супруга, как тут же укутает тёплой волной. И чувствуешь себя будто в валенках. Комфортно. Уютно. То есть, чувствовала… Раньше…

Как это было давно… Эх.

Заглядываю в ангар. Хрюни…Толстые, розовые. Подняли носы и фыркают. Чувствуют, наверное, меня, а увидеть не могут…

Ну-ну, мои сладенькие, не бойтесь, я вас не трону. Теперь точно, даже если и захочу.

Опять грустно.

Так, прочь с огорода.

Медленно продвигаюсь вперёд. Калитка на хоздвор закрыта. Неважно. С некоторых пор это для меня не помеха.

Рыжий пёс лениво повёл носом и снова улёгся на землю. Булат уже старый. Сколько ему? Десять-двенадцать? Уже и не помню. Сиамская кошка с громким мявом отпрянула в сторону. Незнакомая. Моей Симки давно уже нет. А это появилась уже без меня, но для меня. Солнышко, милый мой, знает, как я люблю таких кошечек, и продолжает держать их в надежде… На что? Страшно подумать.

Ну, вот я и во дворе.

О, не ожидала…

Почти вся семья в сборе.

Удобное инвалидное кресло с большими колёсами выкатили под навес.

Да, его наконец-то сделали. Я так мечтала об этом. И вот, Солнышко постарался.

За небольшим столиком все и поместились.

Старшая дочь с мужем, младшая тоже приехала, и внучата тут. Викуша уже школьница. Первый класс! Вон как горят глазёнки. Хм, подождите, она что, меня видит? Не может быть… Хотя, что это я, почему не может. Говорят, дети могут видеть то, что недоступно нам, взрослым.

Вон она как следит за мной.

Я ускоряюсь, залетаю за кресло и опускаюсь на худенькое плечо.

– Деда, а бабуле на плечо Ангел сел, – объявляет Викуша. Катя бледнеет, Толик-зять склоняется и что-то шепчет малышке. Та хмурится, надувает губки, но упрямо стоит на своём. – Сел, я вижу. Он беленький и пушистый.

Опа… Вот это да…

Не ожидала я такого описания.

Это в каком месте я пушистая?

Седая – да, лохматая – да, но пушистая.

– Дура-дура… – бегают вокруг близнецы. Пухлые, щекастые, с задорным блеском в глазах. Сколько им уже? Три… Четыре…

Ах, не удалось мне понянчить мальчишек. Выросли без помощи бабушки. А Викуля хоть помнит… Эх… Понянчилась только с ней.

Ане пришлось. Катя намучилась с сорванцами. А няньке уже после Вики привычно. И за маму, и за бабу, и за няню.

Хорошо, что война к тому времени уже закончилась. Зять вернулся. Взялся за дом, разгрузил жену, тестя. А на Солнышко свалилась Я.

Ну, то есть, не совсем я… А эта осунувшаяся, исхудавшая женщина.

Смотрю ей в глаза – нет там жизни. Лишь пустота и спокойствие. Вот как бывает.

Был человек. Жил, мечтал, строил планы, а тут раз – на тебе… И остаётся одна оболочка.

Живая, ходячая. Послушная. И рот открывает, и в туалет ходит, и выслушает, но не подскажет, не посоветует. Хотя и улыбается, кривя вправо губу… Викуше нравилось… Бабушка на мимимишек похожа.

Да, что это я всё о себе да о себе…

Все приехали, да не все. Сына старшего нет. Как обычно. Далеко он, в Курске живёт. Не с руки в тьмутаракань добираться, чтоб на тень матери посмотреть. Утром голосовушку надиктовал, поздравил. Солнце включал. Я слушала… Всплакнула. Всё равно никто не видит… Только Вика – вон, на меня косится.

Хм… Пушистая, надо же…

Четвёртое сентября. Вот ещё один год пролетел без меня, но со мной. Странно как всё получилось.

Как сейчас помню тот страшный день 9 апреля 2024 года…

Тот самый день, когда я их увидела.

Итак, а начнём мы, пожалуй, чуть раньше.

Я – Улана Зорина. Поэт, прозаик. Пишу, хм… Писала страшилки, ужастики. И дописалась.

Знаете поговорку: будешь смотреть долго в Бездну – Бездна увидит тебя.

Вот она и увидела.

Всё в мире имеет свой энергетический вес. Кого бы когда-либо мы ни придумали, вселенная тут же воплощает их в жизнь. Но только в другом мире. В Изнанке.

Вот туда-то я и провалилась в итоге. Как говорится – выпала из своей матрицы.

Все мои страшные истории про призраков. Все мои демоны и тёмные божества прицепились ко мне и затащили в свой мир, оставив в реальности пустую скучную куклу.

Никогда, слышите. Никогда не пишите книги с открытым финалом! Убивайте своих тварей. Ведь это у вас в воображаемом мире они лишь герои историй. А тут, в серой и мрачной Изнанке, они – злобные сущности, которые продолжают кружить вокруг своих наивных творцов и постепенно утягивать их в свою ирреальность.

Подумайте, сколько писателей ужасов закончили свои жизни в психушке. Или под кайфом, спасаясь от голодных теней… Да-да, именно тени шныряли вокруг меня.

Клацали зубами, хватали острыми пальцами-крючьями и тянули. Пока силы наконец не оставили и я не качнулась за призрачную грань.

Так вот. Девятое апреля, как сейчас помню.

Уже под утро мне стало плохо. То есть, как плохо… Мне стало очень жарко. Вроде апрель ещё, а простыни – хоть выжимай. Утром я уже еле встала. По стеночке прошла в ванную, врезалась в стену. Пол, будто корабельная палуба, никак не хотел останавливаться и качал меня из стороны в сторону. В глазах всё плыло, кружилось, причём в разные стороны. Запойные вертолёты у совершенно не пьющего человека. Странно, но я же не трус… Врачи, какие врачи. Мне еще борщ варить. И сварила. Один глаз закрыла, и вроде терпимо, если смотреть по чуть-чуть.

Рядом ведро стоит, это чтоб при тошноте далеко не бегать. Потом полежала немного и к внучке поехала. Надо же дочке помочь. Вику понянчить. Эх… Знала бы тогда, может, не так бы всё и случилось.

Уже у дочери совсем худо стало. Вика легла спать, маленькая тогда была, озорная. Десять месяцев отроду. Егоза. А бабка и на руки взять не может.

Так вот её уложили, и сама на диванчике прилегла. Дочь волнуется, а я хорохорюсь. Фигня, сейчас полежу и пройдёт. Не прошло. Хуже стало.

Позвонила Солнцу, приехал, забрал домой. Из машины шла, как дитё малое. Руки в стороны, чтоб не упасть. Земля кружится каруселью. В глазах муть. В ушах шум.

Вызвали скорую. Померяли давление, 190/120.

Укололи магнезию пять кубиков и мексидол для мозга. Семь таблеток под язык насовали. Уехали. Лежу, жду, когда пройдёт. С утра на работу уже идти. На сутки.

Не проходит.

Через три часа опять вызвали скорую и снова 190 давление. По новой магнезию, таблетки. Но тут уж церемониться не стали. В охапку и в неврологию.

Насилу доехали. С пакетом в руках на кушетке, болталась, будто сосиска в просторной банке. Как до приёмного дошла, помню смутно. Солнце за мной ехал на машине. Потом катил меня в кресле до палаты. Помогал в туалет ходить. А то придумали мне в ведро. Да я даже в школьный туалет ходить не могла, если кто за дверью стоял, а тут люди в палате. Лопну, а не залезу.

Вот вырвать туда – всегда, пожалуйста.

Давление сбили, максонидином, да так резко – со 190 до 120, что меня тут же и вывернуло. Крепким чаем отпаивали. Хотя бы до 130.

Это был ад, а не ночь. Солнце домой отпустила. Дети одни, родители не ходящие. Я хорохорилась, что сама дойду. Не дошла. Только встала, а меня к земле клонит и в голове спутанное сознание, в глазах пятна чёрные, полосы белые. Жуть.

Хорошо, в палате дочь соседки за мамой ухаживала. Оксаночка. Такая милая девушка. Вот она и помогла мне. Свозила на кресле до туалета и назад.

А там капельницу поставили. И задремала.

На утро легче не стало. Лишь темнота круженная в глазах. Да хвостатики белые за чёрными пятнами мечутся. А я лежу шальная, наблюдаю за ними да улыбаюсь… Уж больно они на спермотозоиды похожи.

Так вот подлетает ко мне один такой ближе, а я смотрю на него и удивляюсь. До чего же глюк реалистичный.

А он мне женским голосом отвечает: «Сама ты глюк», – и хвостом махнул.

Вот тебе и раз… Слуховые галлюцинации. Чего ещё ждать.

А дальше – больше.

Ухаживать за мной сестра приехала. Спасибо ей. Покатала меня на кресле, потетешкала пару дней, а там и глаза видеть стали. Уже не каждый себе, а вроде договорились одну картинку показывать, хоть и двойную. Голова так и кружится, пол норовит из-под ног выскочить, но я держусь. Даже на обеды в столовую ходить начала.

Тяжёлая, лежачая где? Как – где, на обед ушла… Н-да!!!

Давление поначалу держалось 130, а как дело к выписке пошло, так снова 160 поднялось… Дома-то вообще 170–180, как по заказу. Хоть назад езжай.

Врач у меня хороший, опытный. Все хвалят его, и я теперь хвалить буду. Хоть и не вылечил, но очень старался.

Капельницу менял каждый день. Даже транквилизатор дал, чтоб МРТ прошла, клаустрофобная. Боялись, опухоль будет, но там другое выявилось. Множественные очаги поражения. Такой диагноз, который подтверждать надо в Ставрополе. А так – лечить непонятно что.