–Не отпустит, вас так много. – Саймон потёр висок и быстро заговорил. Он пытался сделать вид будто минуту назад не выслушал эту ужасную историю, но у него плохо получалось. В его глазах замерло разъярённое лицо своего собеседника, от которого он отчаянно пытался избавиться. – И будто этому деду делать больше нечего. Мы как здесь никому не нужны, так и там не будем. Нигде нам не рады, мы брошенные дети, брошенные на произвол жестокой матери-судьбы.

Мартин опустил глаза на свой стакан, на дне которого оставалось грамм двадцать «водки». Хотя на русский напиток это было похоже слабо. Скорее смесь неизвестно как добытого спирта и воды из канализации. Даже бормотухой её не назвать. Здесь она была чем-то элитным, недоступной для простых работяг, коем и являлся Мартин. Саймона же это мало волновало. Он пил всё, что грело живот и душу. Или хотя бы одно из этого.

То был обычный человек

Тонна проблем, да свои мысли

Вся его жизнь была забег,

В котором ножики повисли

Мартину Уотсону было тридцать два года. Родился и вырос в небольшой деревушке недалеко от Лондона, из-за чего имел характерный акцент. Закончив школу с отличием, он поступил в колледж в Миссисипи. Выучился на инженера-конструктора. В Миссисипи не остался и вскоре переехал в Санто-Миро, в поисках нового счастья. Первое время подрабатывал в разных местах. После устроился в школу, где учил детей физике, но и это ему быстро надоело, из-за чего он проклинал систему образования и грезил мечтами, чтобы его заменила какая-нибудь железка с монотонным голосом. Не женат, курит, много пьёт.

Эшборн. Лето. Яркое солнце медленно катится по бесконечному небу. Близится закат. Пение птиц разноситься по всей округи. Маленький мальчик торопится домой с рынка, ведь ушел ещё полтора часа назад, а мать ждала хлеб к ужину. Вот уже близко, пара улиц и он впорхнет в дом, как ширококрылая бабочка, покажет буханку, и все обрадуются, сядут есть и несколько часов взрослые будут обсуждать работу, новости, свадьбы и крестины. Даже чьи-то похороны вспомнят, но и это известие вольется в поток доброты, что просто не сможет обременить ни детское сознание, ни умы старших. После ужина мать прочтёт ему замечательную книгу про смелых мушкетеров, или про веселых зверят, или про интересные путешествия по морям в Индию. Он слушает, уже полузакрыв глаза, а тёплый голос матери ведёт его через леса, страны и океаны. А завтра его снова ждёт солнце, детвора, улыбки. Вот уже его дом, он вбегает в него со всех ног, и всё так и происходит, отец подхватывает его, говорит какой он молодец, целует в щёку, чуть щекоча своей еле выступившей щетиной. Мать подхватывает хлеб и зовёт всех к столу. Все что-то обсуждают, а до малыша доносятся лишь редкие слова, вырванные из контекста: «родился… купил… получил… коровы… понижение… отпели». Ему всё равно до этих слов, половину он вообще не знает, но ему приятно находится в обществе добрых и любящих людей.

Прошло восемь лет. Осень. Уже морозный ветер дует в лицо, попутно срывая листья с деревьев. Уже не мальчик, а сформировавшийся юноша идёт домой после школы. Морось облепляет бледное лицо, с краснеющими, от холода щеками, а частые порывы ветра пробирают до костей. Он уже не бежит как раньше, волосы его только слегка развиваются. Листья липнут к обуви, превращаясь в кашу. Когда смесь из грязи и листьев становиться совсем тяжёлой, он счищает её о какой-нибудь выступ и идёт дальше. За плечами тяжелый рюкзак, полный учебников и тетрадей. Капли летят от проезжающих мимо машин, едва не задевая парня. Кроссовки вымокли и снова покрылись слоем грязи, но вот уже скоро теплый дом. Его встречает мать, целует в лоб и говорит не расстраиваться, все еще наладиться, и он этому верит. Края рта легонько приподнимаются и образуют немного робкую, но искреннюю улыбку.