– К чему? – удивляюсь я, думая, впрочем, что, скорее всего, отругают.
– Восстановим сильно напугавшуюся девочку, – улыбается он, выходя затем из палаты.
Минсяо – центральный госпиталь Флота, я по долгу службы это знаю. Там самые лучшие врачи, самая современная техника, они точно найдут, как помочь моей малышке. Почему, ну почему я не рассказала ей, какая она важная? Что мне мешало показать ей, что ее любят? Ведь я это не сделала, а теперь моя малышка на самой тонкой грани застыла, и кто знает, выживет ли она…
Мне жутко страшно за Ксию, ведь кома у детей – штука почти невозможная, и я не могу понять, что именно произошло. Неужели я задела какой-то триггер, от которого она… Пусть это будет неправдой, пожалуйста! Мы обязательно найдем того, кого примет моя маленькая! Обязательно! Я все-все сделаю ради того, чтобы она жила!
Надо спросить, вдруг у котят какие-то особенности, о которых я не подумала? Среди Винокуровых есть и кошки, они обязательно помогут мне, ведь они разумные! В отличие от меня, совсем не показавшей свой разум…
– А вот тут у нас Валентина, Мария Сергеевна, – в палату снова заходит мой врач. – У нее конечности отказали, да еще и состояние перманентной истерики. Винит себя в состоянии ребенка.
– Ну, может, и по делу винит, – приговором звучат слова той, кого знает вся Галактика. – Но одумалась и стала хорошей девочкой. Сейчас мы ее посмотрим, потому что ребенка посмотреть не вышло.
Я раскрываю глаза, изо всех сил подаваясь ей навстречу. Потому что Мария – самый сильный телепат Человечества, она точно может понять, что случилось. Я верю в это, поэтому гляжу на нее с мольбой, а она тяжело вздыхает, присев на стул рядом с кроватью. Винокурова, глава группы Контакта, смотрит на меня ласково, как смотрела мама, когда была жива.
– Вот видишь, Александр, – еще раз вздыхает она. – Девочка потеряла родителей довольно рано и пережить этого не смогла. Куда смотрели твои коллеги, а?
– Они с котенком похожи, выходит, – понимает доктор.
Мы с Ксией действительно чем-то похожи, потому что я до сих пор тоскую по маминым рукам. Так бывает, когда неожиданная авария, но пережить это было сложно. Если бы не Ли, я и не смогла бы, наверное. Но у Ксии не было Ли, у нее никого не было, а ее Старшая погибла вот только что… Что же я наделала?
Ксия
Я по-прежнему ничего не вижу, только слышу тихий голос. Это говорит такая же девочка, как и я, она при этом уговаривает малыша не плакать, потому что, если плакать, придет какой-то «ужас» и будет очень больно. Мне и так очень больно, но я сижу тихо-тихо и слушаю ее. Она говорит о том, что такое «мама», и я понимаю…
– Мама может нарычать и укусить, только ты все равно для нее самый-самый, – говорит эта девочка. – Она не всегда может показать, но самое главное…
И я понимаю, что очень виновата перед «мамой», просто плохо о ней подумав. Ведь она держала меня в руках, а не за шкирку, как неправильная Хи-аш, говорила ласково и накормить хотела, пусть и больно делала, но ведь она хотела сделать хорошо, как и рассказывает эта девочка. Если бы я могла все исправить…
В том месте, где я нахожусь, очень страшно, а еще я знаю, что мы все умрем. Мне неведомо, откуда я это знаю, но осознаю очень хорошо, а еще я слушаю разговоры. Вот эта успокаивающая малыша девочка – она, наверное, многое понимает, поэтому я слушаю, что она говорит. Не знаю, как это место связано с вирусом, но мне нужно все запомнить, наверное.
Почему-то очень сильно и постоянно хочется есть, но я тихо сижу, потому что подслушиваю. И вот та девочка говорит о еде тоже. Здесь кормят мало, вот если дают только квадратный корм, то можно есть, а когда теплую сладкую жижу, то от нее можно умереть, потому что она отравлена. Она не знает, кто нас здесь держит, и говорит о какой-то тюрьме, в которой мы все должны жить и умереть. А когда умрем, то сразу окажемся в маминых руках. Для нее это первый признак – на руки возьмут. И я молчу о том, что думала совсем недавно.