– Понятно все, – вздыхает учитель, оказывающийся высоким безухим с добрыми глазами. Он почему-то ласково смотрит на меня и вздыхает, но я же плохая!

– Я плохая девочка, – объясняю я Марфуше. – А теперь еще и умерла.

– Ты не умерла, – отвечает она мне. – Ты пробилась в Академию во сне, что бывает, но не у таких маленьких котят. Давай ты мне расскажешь о той, что себя мамой назвала, а мы будем думать?

– Только не выкидывай, а то я замерзну, – жалобно прошу я ее, и Марфуша обещает не выкидывать. Тогда я вздыхаю и начинаю снова рассказывать, еще подробнее.

Она меня часто прерывает, прося объяснить мои слова, ну вот, например, о вылизывании, а потом и о выкидывании. Я послушная же, хоть и очень плохая, поэтому стараюсь все-все рассказать. А учитель почему-то только головой качает. А еще я Марфушу хочу попросить… Ну, может быть, если сделать больно, то меня простят и можно будет все вернуть? Раз я все равно пока не умерла…

Я не нахожу себе места, и даже Ли не может ничего с этим сделать, поэтому нас с ним укладывают спать под успокоительными. Заснуть иначе совершенно не выходит, и спится не очень хорошо. Я, наверное, совсем плохая девочка, всех нервничать заставляю. Но будит меня не будильник, хотя откуда здесь взяться будильнику? Меня будят ласковые женские руки, как будто мама вернулась. От этой почти забытой, но такой желанной ласки, я… плачу. Сдерживаясь изо всех сил, однако слезы-предательницы жгут глаза.

– Просыпайся, доченька, – слышу я полный ласки голос, хоть он на мамин совсем не похож, только… это мамин голос. Так может говорить только мама, так гладить, так обнимать…

Я распахиваю глаза, чтобы мгновенно узнать гладящую меня женщину. Это Виктория Винокурова, как и все Винокуровы, хорошо известная всему Человечеству. Но сейчас она смотрит на меня с любовью и лаской, а мне вдруг очень хочется назвать ее мамой. Оказывается, все это время мне было так плохо без этих рук, хотя я пережила же гибель родителей – почему тогда так?

– Потому что тебе все равно нужна мама, – ой, я кажется, вслух спросила. А она отвечает мне, немного грустно улыбаясь. – Нам всем нужна мама, а ты все равно ребенок, хоть и взрослая уже.

Я за эти дни, кажется, плакала больше, чем за последние четыре года. Я смотрю на Викторию, с трудом удерживаясь от того, чтобы назвать так, как мне хочется, и всхлипываю, просто не в силах сдержать свои эмоции. Я понимаю, что это временно, пройдет несколько минут – и все исчезнет, но мне ужасно хочется, чтобы так осталось навсегда. До боли, до крика, до воя… Сейчас я себя ощущаю маленькой, поэтому вопрос прорывается будто сам собой.

– Ты теперь будешь моей мамой? – тихо спрашиваю я, стараясь задавить надежду.

– Я буду твоей мамой, хорошая моя, – слышу я в ответ и вот теперь уже не могу сдержаться. Просто не в силах, потому что оказывается, я ничуть не взрослая.

Она присаживается рядом со мной, рассказывая о том, что все плохое закончилось, малышка проснется и будет все хорошо. А я… со мной что-то происходит, что-то непонятное, я будто бы вбираю в себя ее образ, осознавая – она моя мама. Отныне навсегда, потому что иначе я просто не смогу жить. Мне не будет места на Драконии и в Пространстве, если не будет моей мамы.

– Неожиданно, – слышу я голос Марии Сергеевны, но даже посмотреть не в силах, потому что меня мама обнимает. Мама!

– Ожидаемо, Маша, на самом деле, – улыбается мама, прижимая меня к себе и таким… родным жестом поглаживая по голове. – Малышка маму и папу потеряла, когда была формально взрослой, ответственной, да только этого мало. Нам в любом возрасте очень нужна мама, а она осталась одна. И хоть муж у нее прекрасный, но не заменит он…