Вдруг откуда-то из темноты словно бы проявился муж безумицы. Как он посреди зимней ночи появился в селе было решительно непонятно, потому как до этого отец его в город ездил искать, чтобы уговорить вернуться и повлиять на жену, но так и не нашёл. Мужчина постоял немного, глядя на непотребство творящееся с его домом, оттолкнул бросившуюся к нему было мать, и… вступив внутрь смерча, со скрипом отворил покосившуюся дверь. Волосы и одежда его полоскались на сильном ветру, но сам он будто бы не замечал колдовского вихря. Он чуть задержался на пороге, обтекаемый мертвенным свечением, а затем исчез внутри. Тональность воплей, доносившихся из избы, поменялась. Из умоляющих они стали звучать обвиняюще и то и дело прерываться. Через какое-то время дверь в избу снова распахнулась и в мертвенном сиянии дверного проёма опять появился мужчина, на этот раз с ребёнком на руках. Дьявольский смерч, с такой лёгкостью впустивший его внутрь, в обратную сторону выпускать не спешил. Пару раз его отбрасывало назад, но он медленно, но верно, пробивался сквозь колдовскую стихию, упрямо наклонив голову и прикрывая ребёнка. Вихрь загудел и усилился, тщетно пытаясь удержать его внутри, ветер рвал на нём одежду, пытался сбить его с ног и вырвать ребёнка из рук, но мужчина не сдавался. После мучительно долгих мгновений борьбы со стихией он буквально вывалился по другую сторону, едва удержавшись на ногах. Чуть отдышавшись, мужчина деревянным шагом направился к своим родителям, в ступоре наблюдавшим за происходящим вместе с остальной толпой. Когда он подошёл поближе, мать его невольно отшатнулась – сын выглядел осунувшимся и каким-то… неживым: черты лица заострились, неровно остриженные короткие волосы торчали во все стороны, как солома, глаза пугали немигающей мёртвой пустотой, кожа выглядела восковой маской… Мужчина никак не отреагировал на её испуг, остановившись в шаге от неё, и тупо уставился на ребёнка у себя на руках: это была Найда. Малышка молчала и заторможено хлопала глазками, на лице её застыло выражение невероятного ужаса, выглядевшего на детской мордашке особенно неуместно. Вдруг в избе раздался сначала низкий недовольный, рык, от которого кровь застыла в жилах, а сразу за ним жуткий визг, словно кого-то свежевали заживо. И без того напуганные ночным светопреставлением селяне, чуть было не бросились врассыпную, побросав «оружие». По мере того, как визг затихал, смерч становился всё слабее, а мужчина менялся на глазах, словно жизнь возвращалась к нему. Глаза обрели осмысленное выражение, лицо перестало выглядеть посмертной маской, движения стали плавней, и даже торчащие во все стороны волосы перестали выглядеть неестественно. Он уже осмысленно посмотрел на приёмную дочурку, неловко погладил её по голове, пытаясь ободрить и успокоить. На губах его появилась усталая улыбка. Он взглянул на мать и собирался что-то сказать, но тут в проёме двери появился детский силуэт. По толпе пронесся вздох ужаса – фигура терялась в полутьме, лица было не видно и дальше порога она не шла, но от неё тем не менее повеяло жутью.

– Тя… тя… – в мертвой тишине, наступившей после всего произошедшего, потусторонний, но все-таки детский, голос прозвучал особенно отчетливо.

Мужчина вздрогнул, в потеплевшем было взоре появилась смертная тоска, черты лица снова начали заострятся и неестественнеть, будто неведомая сила, приведшая его сюда в эту ночь, снова обретала над ним власть. С усилием он шагнул к матери и поспешно сунул Найду ей в руки, затем медленным, одеревенелым шагом, направился обратно к дому. По пути он походя, будто не вполне осознавая, что делает, взял факел у одного из зевак. Когда он достиг порога, детская фигурка требовательно, почти хищно, протянула руку. Мужчина помедлил, словно сомневаясь, но затем взял «ребенка» за ладошку – глаза существа злорадно полыхнули огнём. Несколько долгих мгновений оба стояли в проёме двери, затем потусторонний ребенок попытался сойти с порога, но мужчина, словно очнувшись, вдруг резко втолкнул неведомую тварь обратно внутрь дома. Раздался недовольный демонический вой, сменившийся пронзительным визгом боли и ужаса, когда через некоторое время внутри взметнулись языки пламени. Огонь распространялся мучительно медленно, словно ему приходилось отвоевывать бревна у пропитавшей их мглы. Когда пламя наконец добралось до крыши и объяло всю избу, с Найды спало оцепенение и девочка заплакала.