Погост встретил их мрачной тишиной, но ничего необычного на нём не наблюдалось. Разве что во взгляде идола Баас, возвышавшегося посередине, волхву почудилась издёвка, да на дорожках виднелись отчётливые отпечатки волчьих лап и на некоторых погостных столбиках угадывались следы когтей. Чем волкам мог приглянуться погост без каких-либо тел, тем более свежих, было решительно не понятно. Погребальная землянка семьи рода мужа безумицы тоже на первый взгляд ничем таким не выделялась, но Везнич сразу почувствовал неладное – неуловимо, едва осязаемо, как шелест листвы. Подойдя поближе, он обнаружил, что над дверью не было пучка духогона. Само по себе это ещё ничего не значило, его могли плохо прикрепить, или верёвка отсырела, но ему всё равно стало не по себе. Помолясь богам, волхв осторожно открыл дверь: никаких признаков, что сюда зачем-либо заходили, кроме как оставить очередное подношение у идола, не было. Продолжая шептать молитвы-заклинания, он осторожно взял детскую урну и вынес её на дневной свет. С величайшими предосторожностями открыл её, вытряхнул пепел на постеленную на землю чистую холстину, да так и застыл истуканом. Кто-то из его сопровождающих ахнул от ужаса: из серой кучки пепла нахально скалился обугленный кошачий череп.

Везнич некоторое время потрясённо смотрел на обманку – как убитой горем женщине не только в голову пришло, но и удалось, подменить тельце младенца несчастным животным ещё до сожжения? На пропажу кошки тогда, конечно же, внимания не обратили, а сейчас об этом уже и вовсе никто не вспомнит. Вокруг лес, хищники да нечисть, вышла за околицу – и поминай, как звали. Волхв нахмурился и осторожно завернул прах в холстину. Возможно, если бы он присутствовал на похоронах, то заметил бы подмену. Однако обезумевшая от горя мать в смерти девочки винила почему-то его и реагировала на его присутствие очень болезненно, даже пару раз пыталась наброситься. Одержимости духами или иными сущностями он в ней не почувствовал, погребальные же обряды селяне столетиями проводили без участия служителей богов, так что со спокойной душой отправился восвояси. А родственники, видно, не уследили. И всё же странно всё это – кошку она ещё могла подложить вместо младенца, поскольку трупы сжигались

запелёнутыми в холстины, но как никто не заметил кошачьего черепа среди пепла ещё тогда? Впрочем, теперь гадать об этом было бессмысленно, муж её погиб, а если кто ещё и заметил – не признается. Кому охота, чтобы и его заодно обвинили в произошедшем?

Холстину с прахом несчастной кошки Везнич положил обратно в погребальную избу, вместе с урной. Для начала нужно было выяснить как можно больше о произошедшем, а до тех пор жителя «деревни мёртвых» не следовало приносить обратно в «деревню живых», дабы не увязалось за ним чего. Над входом волхв начертил охранную руну, на всякий случай – вдруг духогон пропал не просто так.

В деревне их ожидало ещё одно неприятное известие. Мужики, оставленные дальше разбирать завалы, толпились рядом со сгоревшей избой, хотя работы было ещё невпроворот. Когда Везнич поинтересовался, а в чём, собственно, дело, кто-из них мрачно указал на расчищенный вход в подпол. Только сейчас он заметил, что все они несколько спали с лица. Волхв взял предложенную ему лучину и осторожно спустился по неровным ступенькам. Подпол остался нетронут огнём, но даже в полумраке чувствовался отчётливый налёт тлена на всём. Погрызенные крысами лари, из которых проглядывали полусгнившие продукты и спутанные нити паучьего шёлка. Рассыпанная по земляному полу крупа, вперемешку с мышиным помётом. Погрызенный ими же окорок, видимо, принесённый кем-то из родичей, но не подвешенный для хранения, а попросту брошенный в угол. Над всем этим витал сладковатый запах разложения, смешанный с одуряющим ароматом душистых трав. Волхв нагнувшись прошёл вглубь и наконец понял, что так напугало деревенских. В углу, спрятанная за ларями, стояла люлька. И, судя по грязным разводам на тряпье, лежавшем в ней, там до недавних пор лежал мёртвый младенец. Его внимание привлекли письмена, начертанные по внутренней стороне люльки, он подошёл поближе, присмотрелся и почувствовал, как его накрывает липкая удушливая волна ужаса. Он наконец окончательно понял,