Поначалу казалось, что это помогло – молодуха вышла из горестного оцепенения, начала узнавать родных, занялась хозяйством и возилась с сироткой, разве что изредка путаясь и называя её именем дочери. Однако с год спустя стали происходить странные вещи. Молодое семейство замкнулось в себе, постепенно отдаляясь от общины. Женщина не отпускала новую дочь от себя ни на шаг, брала с собой и на поле, и в лес, собирать ягоды, не доверяя присмотреть за ней даже ближайшим родственникам. Муж её становился всё мрачнее и нелюдимее, пока однажды и вовсе не подался в город «на заработки», да так и не вернулся. Жене его, конечно, родичи пропасть не дали, но она становилась всё чуднее и чуднее. Топовчане показушно сочувствовали «бедняжке», охотно судача за её спиной – мол, видимо, как тронулась умом после гибели дочери, так и не оправилась. Кое-кто даже высказывал мысли, что пора опять звать волхва, пока не случилось беды, но дальше разговоров дело не шло, кому охота ради сумасшедшей через Расселину ходить?

Между тем с женщиной стало твориться что-то совсем уж неладное. Она подолгу пропадала в лесу, даже по ночам, но при этом всегда возвращалась невредимой, словно хищники и нечисть обходили её стороной, отчего по Топкам поползли зловещие слухи. Усохла телом, выкрасила всю одежду в чёрный цвет и полностью отдалилась от остальной деревни, перестав пускать на порог даже родичей. Впрочем любопытствующих соседей было так просто не отвадить, особенно после того, как они пронюхали, что в избе то и дело всю ночь напролёт горела лучина и доносилась заумь1 и вторившее ей то ли пение, то ли вой… вроде как даже многоголосый. Однако, когда в деревню, невзирая на аранея, зачастила нечисть, любопытство сменилось неприязнью: селяне ни на минуту не усомнились, что это было связано с чуднóй соседкой и её камланиями. Возмущённые топовчане поначалу пытались вразумить саму юродивую, но та лишь стояла на пороге, внимая ругани, но при этом словно бы не слыша её, вперив в очередного смельчака бесстрастный немигающий взгляд впалых глаз, пока ругающемуся не становилось не по себе и тот не убирался прочь подобру-поздорову. Тогда селяне переключились на родичей несчастной, грозясь подпалить не только её избу, но и дома её родителей и свёкров, если не урезонят спятившую доченьку. Те попытались – и избы свои дороги, и дочь-невестку жалко. Но ни своих, ни привенчаных родичей она не пустила даже на порог. Смотрела волком да молчала в ответ на все увещевания, а когда попытались забрать хотя бы маленькую приёмную дочурку, развизжалась не хуже банши. Родичам только и оставалось, что отступить не солоно хлебавши. Если до сих пор собственная родня в худшее верить не хотела, то тут даже её родители засомневались – а что если нежить уже прибрала её к рукам? Упыри же они разные бывают. Какие вроде соседей из Гиблых Топок – за версту учуешь, а какие выглядят вроде совсем как человек: в гости придут, за стол со всеми сядут… а потом глядь – а «дорогой гость» соседом закусывает!

Пока они раздумывали, что же им делать дальше и как проверить свои подозрения, случилось непоправимое. В ночь зимнего солнцеворота – самую длинную ночь года, когда нечисть особенно сильна – в избе безумицы затеялось что-то страшное. Вновь зазвучала заумь, поначалу тихо, практически не слышно, но постепенно усилившаяся до завываний, разносящихся по всей округе. Соседи забеспокоились, кое-кто даже начал выглядывать в окна, силясь рассмотреть хоть что-то в ночной мгле, но выходить никто не спешил. Когда же завывания достигли пика и практически перешли в визг, по деревне вдруг пронёсся смерч, разметавший изгороди и погасивший лучины в избах. А вслед за ним, прежде чем кто-либо успел опомниться, раздался низкий утробный рык, словно отвечавший на камлания безумной бабы. После первоначального оцепенения одни топовчане в ужасе забились по углам в своих избах, молясь богам, чтобы чудовище, пришедшее в деревню, прошло мимо их домов, другие же выбежали на улицу, вооружаясь кольями да вилами, рассудив, что лучше встретить чудище вместе и во всеоружии, чем ждать пока оно пережрёт всех по одиночке. На улице, впрочем, никого не оказалось. Смерч, пробежавшийся по Топкам, кружился вокруг избы спятившей бабы, чудны́м образом оставляя её невредимой. Утробный рык, от которого тряслись избы и вымораживало до костей, тоже доносился из избы, а из распахнутых настежь окошек лилось странное мертвенное свечение. Топовчане – те, кто не побоялся выйти на улицу – толпились вокруг нехорошей избы, сжимая в руках вилы и факелы, но не решаясь что-либо предпринять. Вроде бы и ясно, что палить нужно чёртову ведьму вместе с тем, что она призвала, но как это сделать, когда вокруг дома вьётся магический вихрь? Да и возьмёт ли огонь её «гостя»? А ежели нет?