С первыми лучами солнца, не дожидаясь полновесного рассвета, кто-то из топовчан побежал по мосткам через расселину в Весёлки за тамошним волхвом, Везничем. Тот прибыл без промедления и сразу же приступил к обрядам, поначалу ходя кругами вокруг тлеющего дома. В тот день он так и не вошёл в курящиеся руины избы, лишь очертив их охранным кругом, то ли защищая Топки от тех, кто внутри, то ли для того, чтобы на дьявольский «огонёк», зажжённый безумной мамашей, не наползло ещё нечисти. В тот же день он осмотрел Найду. Девочка была очень бледной, вялой и сплошь покрыта порезами, как новыми, так и поджившими, поверх старых шрамов. Зачем мачеха изрезала падчерицу было пока не ясно, но к его облегчению налёта порчи на малышке не чувствовалось. Видимо зло, вызванное безумицей, прошло стороной, боги отвели бóльшую беду. Впрочем, охранный амулет в виде заговорённого камешка с письменами ей на шею он всё-таки повесил. Ночь он провёл у родителей погибшего мужчины, забравших к себе девочку, под предлогом помочь, если вдруг покойники ночью в гости пожалуют. Найда к ночи снова стала беспокоиться и пугаться всякой тени, но волхв услал хозяйку дома спать, сказав, что сам присмотрит за девочкой. Женщина, которой после всего произошедшего и гибели сына практически на её глазах тоже не спалось, заметила, что он лишь подрёмывал на лавке, то и дело проверяя приёмыша и вроде как читая над ней то ли молитвы, то ли заговоры. Ей это показалось подозрительным – стал бы он это делать, если порча и в самом деле прошла стороной? Впрочем, поутру, когда она проснулась, волхва уже и след простыл, а приёмная внучка сладко спала, словно и не было ничего.

Везнич тем временем уже собрал по деревне мужиков – телом и духом покрепче – и вместе с ними разбирал завалы. Мужчину нашли первым – несмотря на то, что изба горела всю ночь, он обгорел несильно, словно огонь обходил его стороной. Второй нашли его жену – её тело, напротив, было сожжено до костей, руки были вытянуты над головой, рот перекручен и раззявлен огнём, будто в беззвучном крике. От одного взгляда на неё пробирало до печёнок: вот вроде бы и мертва бесповоротно, но кажется, что чуть отвернёшься – и бросится на тебя смердящее горелой плотью умертвие. Жутчее всего стало, когда посреди обломков сгоревших брёвен обнаружили детский скелет. Но не двухлетнего ребёнка, каким должна была быть к тому времени собственная дочка погибшей семьи и коим казался потусторонний детский силуэт, явившийся селянам позапрошлой ночью, а младенца четырёх месяцев отроду. Помимо этого, в красном углу волхв сам расчистил место обряда и тоже нашёл многое, что ему совершенно не понравилось. До сих пор он надеялся, что перепуганному топовчанину, прибежавшему за ним предыдущим утром что-то могло и почудиться. Увиденный селянами ребёнок мог быть и всего лишь мороком, возникшим при обряде – подобное огонь уничтожил бы без следа. Но с каждой новой находкой он всё больше склонялся к мысли, что на зов безумной женщины откликнулась не обычная нечисть, а нечто гораздо хуже.

После обнаружения младенческого скелета, Везнич потребовал отвести его на погост. В Топках, как и в обеих деревнях по другую сторону расселины, покойников сжигали. Если в Чёрнополье в целом обряды разнились от местности к местности, то у живущих рядом с затемнённой вереей выбора не было – покойников обязательно нужно было сжечь, чтобы они потом точно не заявились обратно. Впрочем, и до затемнения вереи покойников тоже предпочитали предавать огню. В те стародавние времена небольшие урны с прахом ставили вдоль дорог ведущих в сторону заката солнца – сначала ставился небольшой столбик, на него домик, а в него урна. Однако когда на зов тёмной вереи поползла нечисть, то быстро выяснилось, что подобные столбики её привлекают не хуже свежей крови. Поэтому стали устраивать погост – за пределами деревни и обнесённый частоколом. Каждый род обустраивал свою погребальную землянку, зачастую укрепляя её небольшим срубом, посреди ставился охранный идол, а урны с прахом умерших располагались вдоль стен, над входом же обыкновенно подвешивали пучок духогона.