Он вспомнил благочинного Макария, и у него похолодело внутри. Что он скажет? Он ведь будет наверняка против, и Осии не избежать серьезных неприятностей.

– Ох, Господи, я-то не сомневаюсь, что это Ты проговорил ко мне, но как мне доказать другим, что это Твоя воля? Ты знаешь, что большинство из братьев старших считает, что в наши дни Ты с людьми уже не разговариваешь. Им бесполезно доказывать, что это Ты сказал мне так поступить. Я в смятении, Господи. А вдруг я ошибаюсь? А вдруг это не Ты? Хотя, как тогда я узнал бы ее имя и то, где она находится? В общем, помоги мне, Боже…

Эдуард еще долго стоял у алтаря и изливал свое сердце, ожидая, что Господь заговорит с ним, но в этот раз Бог молчал. Однако всякий раз, когда он вспоминал Глорию и думал об их предстоящей женитьбе, его сердце наполнялось радостью и утешением. Глубоко внутри себя он все равно знал, что поступает правильно, и Господь с ним. Эта уверенность крепла с каждым словом молитвы и, в конце концов, он встал и сказал сам себе.

– Ну, что ж. Нужно готовиться к свадьбе. Похоже, что у меня на самом деле скоро будет семья.

От этих слов он радостно засмеялся, чувствуя себя счастливым, несмотря на все страхи и сомнения. В этот миг он вспомнил ее глаза. Огромные, красивые, бездонные как море глаза.

Это был потрясающий момент!

Они остановились под каким-то большим ветвистым деревом, непонятно как сохранившимся нетронутым в конце аллеи прямо в центре города. Эдуард повернулся к Глории и, глядя на нее, дрогнувшим голосом спросил:

– Скажи, Лора, ты согласна стать моей женой и разделить со мной свою судьбу?

Именно тогда она подняла на него свои огромные счастливые влажные от слез глаза и твердо сказала всего одно слово.

– Да.

После этого произошло что-то очень странное для Эдика. Нечто, за что, он точно знал, его осудили бы и преподаватели семинарии, и большинство из семинаристов, но он чувствовал, что несмотря ни на что, Бог не осуждает его. Повинуясь неведомому доселе порыву чувств, Эдуард привлек Глорию к себе, и их губы слились в долгом нежном поцелуе.

Это был не первый поцелуй в жизни Эдика. Когда-то, в студенческом возрасте он встречался с девушкой, и они даже целовались, но это было что-то совсем другое…

Впервые в жизни Эдуард целовал девушку в губы вот так!

И… как ни странно, единственное, с чем он мог сравнить свои ощущения, это с глубокой очень личной молитвой, когда сердце просто плавится от благодарности и любви к Богу.

В небольшой горнице на столе потрескивали три свечи на подсвечнике, отчего на стенах плясали причудливые тени. На дворе время от времени лаяли уличные собаки, тем самым только усиливая ощущение тоски и одиночества. Электричество было выключено, а в открытую форточку заглядывала огромным круглым бельмом полная луна.

Освещенное снизу восковым светом лицо благочинного Макария казалось безжалостно злым, особенно из-за пронизывающего блеска его маленьких глаз за толстыми стеклами очков, в которых отражались три зловещих огонька свечей.

Несмотря на жуткий вид, священник говорил тихим мягким басом, способным загипнотизировать незадачливого слушателя. Эдику приходилось напрягаться всеми фибрами своей души, чтобы не поддаться укачивающему ритму вкрадчивых слов игумена.

– До меня дошли пренеприятнейшие слухи о тебе, сын мой. Я, как ты понимаешь, не стал сразу им верить, но, несмотря на все мое уважение к тебе, брат Эдуард, все же навел справки об этой… леди… И что же? Скажу тебе, я узнал нечто, что меня обеспокоило еще больше. Как случилось брат, что ты связался с женщиной легкого поведения и даже, как я узнал, сделал ей предложение? У тебя, часом, – Макарий выдержал долгую тяжелую паузу, – рассудок не помутился?