– Господи, я не помню, чтобы дети хоть раз спросили меня о том, как я себя чувствую. Я не знаю, думают они об этом, или нет. Мне кажется, нет. Но зачем Ты мне задал такой вопрос?

«Мои дети почти всегда приходят ко Мне со своими просьбами, но они не спрашивают Меня о том, что у Меня на сердце. Они очень хотят иметь то, что Я для них «купил» на Голгофском кресте, заплатив за это Своей кровью, но они не интересуются, чего это Мне стоило. Они думают о себе».

С огромным удивлением Осия выслушал эти слова.

– Боже, Ты хочешь сказать, что мы люди можем знать, что у Тебя, Бога, на сердце?

«Прочти внимательно историю Всемирного Потопа», – последовал ответ.

Осия почувствовал, что разговор окончен. Он посмотрел на часы. Было всего семь утра.

«Как рано!» – подумал он и оглянулся.

За окном уже рассвело. В доме было тихо. Жена и дети все еще спали.

Он вышел из кухни слегка шокированный тем, что услышал. Всякий раз, когда Бог говорил с ним, это оставляло неизгладимое впечатление, но этот раз был особенным. Осия как будто посмотрел на мир другими глазами. Господь стал таким близким и понятным! Совсем, как человек.

«В самом деле, – думал он, – ведь Бог для того и пришел на землю в человеческом теле, чтобы стать близким и понятным для нас, людей. Чтобы мы могли приходить к Нему и разговаривать с Ним просто по-человечески, без заумностей. Боже! как это контрастирует с теми обрядами, к которым мы так привыкли в церковной литургии!»

По пути в спальню Осия заглянул в детскую.

Дочка спала, смешно уткнувшись носом в подушку. Младший, высунув из-под одеяла левую ногу, громко сопел, а самый старший смачно чмокал губами, видя что-то во сне. Улыбнувшись, Осия тихо прошел в спальню. Его жена, Глория, тоже все еще крепко спала, грациозно изогнувшись на широкой двухместной кровати. Ее длинные темные волосы разметались по подушке, а изящная фигура, на которой, казалось, никак не отразились роды троих детей, угадывалась даже под одеялом. Она была прекрасна!

Осия быстро взял со своего письменного стола, стоящего у окна, маленький листок бумаги и написал на нем сходу придуманное четверостишье:

С добрым утром, милый друг!

Просыпайся,

Посмотри скорей вокруг,

Все прекрасней стало вдруг,

Так вставай же, и быстрее одевайся.

Он осторожно, чтобы не потревожить ее сон, положил листок с четверостишьем на подушку у ее изголовья и отправился одеваться. Заутреню сегодня должны были отслужить без него, а вот сразу после заутрени ему предстояло провести три крещения.

Когда он был уже почти в дверях, Глория вышла из спальни, и остановилась в коридоре, глядя на него с легкой укоризной.

– О, Лорчик! Доброе утро, милая.

– Уже уходишь?

– Что поделать, служба.

Осия постарался сказать это как можно мягче, но она молча развернулась и снова ушла в спальню, нахмурив брови.

Скинув туфли, Осия быстро прошел в спальню и подошел к жене, которая лежала, отвернувшись.

– Милая, что случилось? Я чем-то тебя обидел?

Она молчала, уставившись в одну точку где-то на стене. Стараясь подавить в себе начинающееся раздражение, Осия миролюбиво проговорил.

– Лора, ну перестань, прошу тебя. Ты знаешь, что мне нужно спешить. Давай не будем ссориться. Что случилось? Если что-то от меня требуется, ты только скажи.

– Требуется, не требуется… я тебе уже миллион раз пыталась об этом сказать, а что толку? Ты сейчас уйдешь, а я снова останусь одна. И никому нет дела! А тут еще Павлушка заболел. Придется весь день дома сидеть, не сходить никуда. А ты, небось, опять раньше десяти не вернешься. Как, по-твоему, я должна себя чувствовать? Счастливой? Я уже устала от всего этого, а у тебя все служба, служба. Если б я знала, что все так будет… – она тяжело вздохнула.