У меня моментально встает. За секунду.

И мысли приливают совсем не к той голове, которой положено следить за светофором, потому что нам уже моргает «желтый».

— Рули, Червинский, а то выйду и пересяду к вооон тому парню, - она тычет пальцем в улыбающегося водителя какого-то четырехколесного велосипеда.

Вот же зараза!

По дороге домой Молька рассказывает, что в выходные у нее семейный ужин, и там будет тетка, которая вечно любит учить всех жизни, а в особенности хвастаться тем, что все самое лучшее отхватила ее любимая доченька Оленька. И что я должен убиться, а доказать, как она не права. Потому что так нужно. Для всего Молькиного семейства, а ей особенно.

— Признавайся – Оленька увела жениха? – посмеиваюсь я, помогая Вере выйти из машины.

К счастью, моя будущая жена немного успокоилась и даже принимает руку помощи, не шарахаясь от меня, словно черт от ладана. Меня прямо выкручивает от желания воспользоваться ее сладко спящей бдительностью и еще раз попробовать поцеловать в качестве мести за то, что колени мне так и не показали. Вот что за херня: я взрослый мужик, сколько всего перепробовал, а тут пускаю слюни на недоноги.

Но сейчас у меня другой план - и имя ему: «Никуда ты от меня не денешься, строптивая и глупая».

— Есть какие-то особые пожелания? – интересуюсь я, изображая полное погружение в наш коварный план. – Цветы маме, валерьяну бабушке?

— Бабушке лучше шар для боулинга и отойти подальше, - смеется Молька.

Искренне. Ярко. Морща нос и щурясь до крохотных лучиков в уголках глаз.

Я же обещал себе не трогать ее? Корчить брутала и все такое. Так какого же черта снова срываюсь и тяну эту безбашенную прямо на себя, обнимаю за щеки, чтобы не могла даже головой пошевелить и смотрела только на меня. Ну и глаза у нее – точно обсидиан, ну и что, что сейчас меня прямо из бойниц размазывает гневная артиллерия.

— Червинский, я же опять…

— Да я помню-помню, - тяжело дышу, подталкивая ее к двери, размыкая ноги своим коленом. Вот теперь пусть кусается сколько угодно – все равно не достанет.

— А ну убери клешни, Крабс… - уже слабее, явно в панике, бормочет Молька.

Просто чудо: ни тебе адской козочки, ни «Верочки» - только моя любимая испуганная малышка, с такими глазами и губами, что у меня каменеют даже яйца.

— Я же тебя сейчас поцелую, Молька, - по-доброму злорадствую я.

— А я тебе язык откушу, - паникует она.

Чувствую, что пытается сучить руками и ногами, но, как и говорил, я намного больше, сильнее и тверже. Поэтому даже не удивляюсь, когда, отчаявшись нанести мне вред своими слабыми кулаками, Молька сдается и просто опускает руки мне на плечи. Правильно, щупай и осознавай всю прелесть владения Мариком Червинским.

— А ты хочешь поцелуй с языком? – раззадориваю ее, но в действительно сам распаляюсь так что мама не горюй. – А как же конфетно-букетный период?

— Только попробуй, Червинский, - пищит Вера.

— Учти, адская козочка, откусив мне язык, ты лишишь себя возможности получить массу удовольствия от моего им владения… в определенных техниках.

Она краснеет: от хлынувшей к щекам крови у меня чуть не воспламеняются ладони, поэтому посылаю на хрен все игры и обещания и просто прижимаюсь к ее губам. Буквально покоряю этот любящий ругаться рот, размыкаю его требовательным поцелуем. Молька совершает пару нервных движений, но даже не осознает, что ее пальцы крепко цепляются в мои руки, и что прямо сейчас я немного отклоняюсь назад, чтобы проверить смелую догадку.

Молька, словно жадная девчонка, тянется следом, а, поняв мою хитрость… больно кусает меня за нижнюю губу!

— Ты гад, Червинский! – рычит и пыхтит, а потом ведет ладонями вверх, хватает за ворот пальто и требовательно тянет обратно. – Но целуешься классно…