— У него герпес. – А потом прикладываю ладонь к губам и уже шепотом добавляю: - Это передается половым путем.

В наше время такая необразованная молодежь, что не лишним будет объяснить, а то блаженная, чего доброго, подумает, что это марка автомобиля.

Парочку как ветром уносит через пять минут. И почему я раньше до этого не додумалась?

Только вот Червинский делает такое лицо, словно его раскатало масляным блином. Я хватаю коробку с картофельными палочками и начинаю быстро-быстро набивать ими рот. Нужно срочно подбросить дровишек в голову, пока мои мысли не перетекли в неправильное русло.

— Обожаю, когда у женщины здоровый аппетит, но будь поосторожней с задницей – не хотелось бы, чтобы метр заноса помешал мне прикладываться к ней ладонью.

Я чуть не давлюсь картошкой, но быстро выставляю вперед руку, когда бабник пытается встать, чтобы похлопать меня по спине. Нет, он точно что-то принял, потому что даже раньше, когда издевался надо мной, не выглядел таким болваном.

— На мою задницу, Марк Червинский, мужчинам, не обремененным интеллектом, можно только смотреть, но не трогать. Заруби это себе на носу.

— Я закончил экономический с красным дипломом, - хвастается он.

— Уверена, он висит в рамке на почетном месте в доме твоих родителей.

— Неа, валяется где-то в коробке, - небрежно бросает Бабник. – А еще у меня красный диплом по маркетингу.

— И золотой член, - говорю первое, что приходит в голову… и снова экстренно набиваю рот картошкой.

Иногда лучше жевать, чем говорить.

— Самый обычный член, чуть больше среднего, обрезанный. – Червинский нарочно садится так, чтобы мой взгляд невольно уперся в выглядывающую из-под свитера бляху ремня и немного ниже. – Никто не жаловался, Молька.

Он явно собой доволен. Это откровенное самолюбование просто злит, потому что как только я начинаю думать, что и Червинскому не чуждо ничто человеческое, он тут же убеждает меня в обратном. Но оно и к лучшему: последнее, что мне нужно – проникнуться симпатией к человеку, который даже не в состоянии запомнить мое имя.

Поэтому я приподнимаюсь, цепляю на лицо фирменную приветливо-бестолковую улыбку и, глядя прямо на ширинку Червинского, говорю:

— Рада знакомству, Семен! Голова не болит?

Марик, который как раз сделал глоток, громко закашливается и выплевывает на свитер не выпитый кофе. Сначала матерится, а потом, давясь смехом, говорит:

— Вообще-то иногда я зову член Мариком-младшим, но сгодится и Семен!

Сказать ему, что он только что проорал это на весь зал?

Марик все еще вопросительно ждет моего ответа, когда начинает понимать, что сидящие за соседними столами люди очень пристально смотрят в нашу сторону, а некоторые даже расчехляют телефоны для прямой трансляции в ютуб. А что поделать, Червинский, это тебе не модный ресторан, где у посетителей есть понимание о такте. Да и то не всегда. Здесь собирается публика, которая за годный стрим продаст душу дьяволу. Ну а мужик, орущий, что поименовал свой член, точно получит много-много «больших пальцев».

— Черт, - ругается Бабник и пытается сесть боком, чтобы его лицо не очень попадало в объектив телефона сидящего напротив парня. – Молька, ты уже наелась?

Вообще-то да, но не могу отказать себе в удовольствии еще немного полюбоваться на полет подстреленного альбатроса. Червинский такой забавный, когда ему неловко. И это даже странно, потому что таким толстокожим должно быть наплевать на всех, а мачо ведет себя так, словно пара коротких видео могут испортить ему жизнь.

— У меня еще коктейль, - говорю я, размахивая перед носом Червинского большим и наполовину пустым стаканом.