Сидевший на лавке, через проход, парень решил пододвинуться ближе к проходу и случайно задел ногой большую холщовую сумку, прислонённую к ножке лавки. Сумка завалилась – металлический звон разнёсся по вагону. Женщина в валенках и тулупе, с недовольством, посмотрела на виновника, но не сказав ни слова, потянулась к сумке, прислонила её обратно.

Послышалось шыканье хмельной компании – трое на смежных сиденьях. Один, с недельной щетиной, громко огласил:

– Какая у бабки огромная жестянка! Литров на пять, наверное?

– Чего, пустая? С утра… Эй, мамаша, ночью, что–ли, торговала? – подхватил и другой из компании – рыжеватый.

Женщина недовольно промычала и язвительно выдавила:

– Что, думаешь легко нам жить? У меня пятеро детей, без мужика… – и вполголоса добавила: – С утра уже пьяные!

– Ладно… ладно, не кипятись, продай грамм триста хлеба, закусить охота, – щетинистый прояснил чего хочет.

– Нет хлеба! – женщина зло посмотрела на щетинистого. – Из еды только селёдка… Могу пару штук продать, – смягчилась, вероятно, оценив что может из сделки получить выгоду, – …на станции хоть керосин куплю.

– Ребята, вы, наверное, на заводе работаете? У вас и карточки, и зарплата, а в деревне не очень–то разгуляешься. – мужик с плоской бородой вклинился в разговоре, – утром молоко возим, обратно – хлеб, а сегодня с утра хлеб на рынок не привезли, говорят по карточкам всё распределили, – мужик успокаивающе медленно тянул слова.

– Что, и керосин, и молоко в этом же жестянке возите? – спросил рыжеватый, после того, как все трое выпили, по очереди передавая друг другу замызганный гранёный стакан.

– Ребята, да вы чего?… каждый день вымываю, – женщина всё же оправдывалась.

– Да это я так, выходной у нас сегодня, – рыжеватый на вид казался старше остальных в компании. На этих правах, он первым взял копчёную селёдку, зажав двумя пальцами. Расставил колени, чтобы не заляпаться. Помедлил и вдруг выхватил другой рукой газету у щетинистого. Развернул, увидел большой портрет Сталина, суетливо перевернул, чёткими укусами разделался с сочной мякотью и передал щетинистому. Тот, не долго думая, стянул зубами остатки со средней части селёдки. Третьему, совсем юнцу, пришлось обсасывать хвост.

– Смотри! Плывёт! – юнец, довольный закусью, играючи потряхивал в воздухе обглоданным скелетом. .

– Она скорее летает, чем плавает, – щетинистый хмыкнул.

– Ха! Летающая рыба, – юнец заставил хвост скелета делать волнообразные движения, – какая плавная!

– Чего ж, хочешь – хрящевая структура! – щетинистый показал свою осведомлённость в вопросах строения рыбьего скелета..

И тут Бориса осенило. Он молниеносно открыл книгу, лежащую на коленях, пробежал глазами раздел «Оглавление», пролистал на нужную страницу: «На дирижабле “N–1“ нижняя подвесная арматура – треугольного сечения, воспринимает на себя не только сжимающие усилия, но также и перерезывающие силы и изгибающие моменты…»

Неделю назад, в деревянном эллинге, они начали сборку дирижабля «В–5». Подвесили под оболочку центральную часть киля, временно присоединив шпагатом к кольцам катенарий. И сразу бросилось в глаза – начиная с середины к краям увеличивалось расхождение по длине. Замерили и ужаснулись – двадцатишестиметровая оболочка короче киля на один метр. Трояни сразу огласил: «Не учтено сокращение размеров оболочки после газонаполнения».

Неужели он заранее знал? Или всё–таки… на те февральские авральные работы Трояни был очень зол, постоянно напоминал: «Какой дурак сборку придумал делать при минус двадцать пять градусов? При нормальной температуре это расхождение компенсировали бы вытягиванием материи, а при таком холоде прорезиненная ткань нерастяжима».