Боль постепенно становилась мягче, уходила плавно, даже как–то приятно. И вдруг, на контрасте, вспомнились страдания той маленькой девочки.

Когда Умберто было пятнадцать лет, его старшая сестра Ирене сидела со своей умирающей трёхлетней дочкой. Диагноз малютки был жестокий – капиллярный бронхит. Ирене, – девушка с сильным, властным характером, но даже она не выдержала, – в последние часы мучений вышла из комнаты. Умберто сидел и смотрел на девочку. Вот тогда он и увидел, как боль способна материализоваться. Она вырывалась наружу и он чувствовал всю силу чего–то неведомого, убивавшего тоненькое тельце ребёнка. Девочка уже не стонала, только старательно пыталась открытым ртом хватать воздух, как рыба, выброшенная из воды. Безуспешно. И ничем уже не помочь. Умберто смотрел на смерть, схватившую ребёнка, слушал хрипы сдавленного горла и ощущал последние судороги. Девочка умерла у него на руках и он, не зная что делать, ходил с ней по комнате, пока не вошла Ирене и не взяла у него уже мёртвую дочь.

…Спокойно тут. Кремлёвская больница. Удивительно, Кремлёвская больница и не в Кремле, а где–то на отшибе. Русские стараются. Решительности русским не занимать. Хирург сразу обозначил свою позицию – срочно резать. Нобиле тогда поинтересовался у медсестры: «Сколько лет хирургу?» Она, смущаясь, ответила: «Сорок». И почему так заинтересовал возраст? Может недоверие к более молодым, а может теперь уже к старости и зависть появилась. Да, какая к чёрту старость… всего только сорок восемь. Это сейчас хорошо рассуждать, а недавно готовился к худшему – даже распоряжение отдал насчёт бумаг и всего остального.

Удивительно, как легко хирург ответственность на себя взял! Интересно, консультировался ли он с кем–нибудь? Если единоличное решение, то молодец. Уважаю таких, но… а если бы помер иностранец, которого они к себе пригласили дирижабли строить? И так весь мир против их коммунизма настроен.

Нобиле поднял с белоснежной тумбочки американскую газету с кричащим заголовком «Нобиле умер в Москве». Целая страница с его биографией. Пробежал глазами… сухие факты. Что для других людей его жизнь? Так, набор дат, ну и, конечно, побольше информации о том крушении… Испытание жизни. Для кого жизнь – для кого смерть. Да, стремительный карьерный взлёт и слава – всё обрушилось вместе с крушением дирижабля «Италия». Нобиле вздрогнул. Ослепительное отражение солнца от купола церкви напомнило о мучительных месяцах, проведённых во льдах Арктики. Смерть очертила свои границы – одних не тронула, только попугала, а других… запросто утащила… утащила… эта страшная дыра на месте рубки управления… дыра, из которой свисали клочья ткани, поломанная арматура, оборванные канаты и… лицо Александрини, с ужасом, смотревшее вниз. Нобиле не мог тогда оторвать взгляда от исковерканой оболочки «Италии», поднимавшейся ввысь, унося в неизвестность шестерых человек. И лишь когда ветром её отнесло за горизонт, острая боль сломаной ноги резанула и он потерял сознание. Пришёл в себя лишь под сдержанные перекрики оставшихся в живых членов экипажа, собиравших выпавшие из разбитой гондолы съестные припасы и оборудование.

Удивительное спасение тогда и удивительное сейчас. Нобиле не отрываясь смотрел на искрящиеся сосульки.

Лёд, лёд… Не мог ли он быть причиной того крушения? Жёсткий, белый, плотный как фарфор, он быстро нарастал, покрывая все металлические части кабины. Он окутал корпус радиоприёмника. Трёхмиллиметровый медный кабель, подвешенный под дирижаблем, превратился в сосульку диаметром сантиметра в четыре. От винтов отлетали куски льда и, с шумом выстрелов, врезались в стенки кабины…