С дрожащее-звенящими осколками души, Милана стояла и смотрела на девятиэтажку сжав кулаки и поджав губы. Эта девятиэтажка была самой близкой к дороге, а за ней находились деревья парка, который не имел никакого ограждения, кроме разве что природного; и виднелся сворот в парк: косая дорожка, ступеньки с перилами, и линия продолжалась, уводя в тень деревьев.

Пробегая по белым рамам, Милана поднимала взгляд и остановила его на одном из окон на седьмом этаже – душу словно стиснуло, а осколки души впились в тело изнутри. Милане почудилось что даже отсюда она смогла увидеть воздушную розовую тюль, развевающуюся на ветру, который качал хвост светло-русых кудряшек и трепетал голубой футболкой.

Сделав вдох, Милана подняла взгляд выше – на крышу; кулаки разжались, и вместе с ними разжалось всё остальное. Опустив взгляд, она направилась к девятиэтажке.

Женщина – раскрасневшаяся и запыхавшаяся – пыталась завезти коляску с трёхлетним мальчиком в подъезд и одновременно держала дверь домофона. Ноги Миланы помнили каждую из четырёх ступеней – и, как множество раз до этого, они поднялись с подзабытой лёгкостью и ловкостью рядом с пандусом. Она придержала дверь – женщина на выдохе поблагодарила кивком и улыбкой, и завезла коляску в прохладный подъезд.

Пока женщина ставила коляску на площадке под лестницей, вынимала сонного ребёнка и вещи, Милана поднялась на первый этаж и остановилась.

Она посмотрела на лифт и опустила взгляд – смотрела на первую ступень следующего лестничного пролёта; а рука сжимала деревянные перила с толстым слоем голубой краски. В низу постанывал ребёнок, не желающий вылезать, и возилась его уставшая мать.

Песня переключилась на «Born To Die».

«Why?» – рука Миланы отпустила перила.

«Who, me?» – не взглянув на лифт, она продолжила подъём.

«Why?»

Размеренный, словно у заведённой куклы, шаг и опущенный взгляд:

«Feet don’t fail me now

Take me to the finish line

Oh, my heart, it breaks every step that I take»

Бетон ступеней сменялся тёмно-синими квадратами лестничных площадок, которые на половину вспыхивали солнечным светом. Шаг за шагом; ступень за ступенью; пролёт за пролётом; этаж за этажом. В голове Миланы провисла тяжёлая пустота; любая возникающая мысль не успевала закончиться и осыпа́лась. Но они продолжали попытки возникать, как и образы, которые тут же развеивались, словно дым от ветра. А сомнения копошились колючим комочком где-то в уголке, но Милана их старательно игнорировала.

Поднявшись выше последнего этажа, Милана с песней «Tomorrow Never Came» в наушниках встала и смотрела на тонкие прутья, за которыми находилась вертикальная лестница из тёмного металла. Дверь, которая была из этих же прутьев, была заперта, но сбоку от неё двое из прутьев были погнуты и образовывали небольшое отверстие.

В глазах Миланы промелькнули: сомнение, нерешительность, и отдалённый отталкиваемый страх; в груди что-то поднималось, на глазах выступили слёзы. А лирика песни добралась до слов:

«I waited for you

In the spot you said to wait

In the city, on the park bench

In the middle of the pouring’ rain

‘Cause I adored you

I just wanted things to be the same

You said to meet me up there tomorrow

But tomorrow never came»

Милана ухватилась за прутья и оседала, а по щекам текли тихие слёзы. Она помнила, как ждала Анну в солнечный день восьмого января на их скамейке в верхней части парка, белого от снега. Они собирались прогуляться вдоль заснеженного пляжа по протоптанной дорожке и выйти к городскому стадиону, возможно поднялись бы на скалы. Но Анна так и не пришла, а днём позвонил её младший брат. В аварии он отделался ушибами, вывихом и сотрясением; а у родителей раны были серьёзнее.