Слова застряли в горле. Как объяснить, что после сегодняшнего дня на крыше, после того самолётика, унесшегося в небо, я больше не могу представить будущее без этих моментов – без ветра в волосах, без её смеха, растворяющегося в городском шуме, без этого чувства, будто мы с ней способны свернуть горы?

Аврора вдруг встала на цыпочки и поцеловала меня. Коротко, легко, как первая снежинка, упавшая на ладонь.

– Не торопись, – прошептала она. – Будущее подождёт.

У её дома я ещё раз обнял её, вдыхая аромат её духов – ванили и чего-то древесного, как будто в них была заключена вся суть осени.

– До завтра? – она уже заходила в дверь, но обернулась.

– До всегда, – ответил я, и это прозвучало так естественно, будто я говорил эти слова всю жизнь.

Когда её фигура растворилась за дверью, я вдруг ощутил, как тишина обрушивается на меня, как волна. Город ночью был другим – более честным, более откровенным.

Я шёл по пустынным улицам, и мои мысли кружились, как тот самый бумажный самолётик.

Кем я хочу быть?

Раньше ответ был прост – успешным. Но что значит успех? Квартира? Машина? Счёт в банке?

Я остановился у моста, наблюдая, как тёмная вода уносит вдаль отражения фонарей.

А если я стану архитектором? Как Аврора. Смогу ли я создавать нечто прекрасное?

В памяти всплыли её чертежи – эти изящные линии, парки, которых ещё нет, но которые уже живут в её голове.

Или писателем?

Я достал из кармана смятый листок – тот самый, с которого мы не успели сделать второй самолётик. На нём остался след её помады.

Может, мне просто нужно быть рядом с ней?

Но тут же другая мысль – острый, как лезвие, холодный голос: А что ты можешь предложить ей?

Я сжал кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони.

Она заслуживает большего, чем парень без отца, без чёткого плана, без…

– Эй, осторожнее!

Я едва не столкнулся с пожилым мужчиной, выгуливающим собаку.

– Простите, – пробормотал я.

– Молодой человек, – он пристально посмотрел на меня, – ночь не лучшее время для самокопаний.

Я хотел возразить, но он уже шёл дальше, оставив меня наедине с этим внезапным прозрением.

Самокопания. Да. Именно этим я и занимаюсь.

Я подошёл к парапету и развернул смятый листок. Достал ручку.

Если не можешь сказать – напиши.

И слова потекли сами, как та вода под мостом – нестройные, честные, настоящие.

"Я боюсь, что не смогу стать тем, кем ты заслуживаешь. Боюсь, что моя любовь – это просто бумажный самолётик, который красиво взлетает, но всё равно падает. Но если ты дашь мне шанс… Я научусь. Я буду тем, кто ловит твои самолётики, когда они падают. Кто хранит все твои черновики. Кто…"

Я остановился, понимая, что пишу не просто мысли – я пишу обещание. Себе. Ей. Нашему будущему.

Сложил листок в самолётик – небрежно, наспех. И запустил в ночь.

Он пролетел пару метров и упал на мостовую.

Я рассмеялся.

Не всё сразу, Эмир. Не всё сразу.

Поднял его, аккуратно разгладил и положил в карман – рядом с сердцем.

Я проснулся с ощущением, будто пропустил последний вагон уходящего поезда. За окном дождь стучал по подоконнику тем же ритмом, что и вчерашний мой карандаш по бумаге, когда я пытался написать Авроре письмо. Три черновика смяты на столе – все не те, все не о том.

Аврора…

Ее имя теперь звучало во мне как эхо в пустом соборе – торжественно, тревожно, бесконечно. Вчера на крыше, когда ее губы коснулись моих, я вдруг понял: любовь – это не глагол, не существительное. Это предлог. Маленькое слово, которое связывает вселенную воедино.

Я одевался медленно, будто боялся расплескать это новое чувство. Свитер (коричневый, как ее глаза в сумерках), джинсы (следы краски от ее последнего эскиза), часы (подарок деда, который всегда тикали слишком громко).