– Закрой глаза, – прошептал я, и её ресницы дрогнули, словно бабочки, решившиеся на первый полёт.

Мир сузился до точки, где её дыхание смешалось с моим. Я наклонился, и в тот миг время раскололось:

Её губы – прохладные, как первый снег, и сладко-кислые, как забродившие ягоды.До. Асфальт под ногами, пропитанный запахом дождя и старых граффити. После.

Её губы прикоснулись к моим, как первый луч солнца, пробивающийся сквозь вековую толщу льда – робко, почти невесомо, но с неотвратимой силой весеннего потока. В этом прикосновении была вся вселенная: шепот утренней росы на паутине, трепет крыльев бабочки, рождающейся из кокона, звенящая тишина между ударами сердца. Они пахли дождём, вымывшим пыль с мокрого асфальта, и чем-то неуловимо её – словно кто-то растёр в пальцах спелую землянику, смешал с каплей мёда и размазал эту смесь по моей душе.

Мы застыли на грани – два сосуда, готовых пролиться друг в друга. Потом её губы дрогнули, как поверхность озера, задетая падающей звездой, и я ощутил вкус: сладость детской доверчивости, кислинку невысказанных страхов, солёный привкус пота на верхней губе. Это было похоже на погружение в тёплое море, где время теряет смысл, а тело становится легче воздуха.

Её вздох, вплетающийся в моё дыхание, – шелест шёлковых нитей в ткацком станке судьбы.Она. Её ресницы, касающиеся моих щёк, – падающие лепестки сакуры.

Её пальцы, впивающиеся в мои плечи, – корни древнего дуба, прорастающие сквозь каменную броню.

Мы падали в бездну, где законы физики рассыпались в прах. Я чувствовал, как атомы нашего тела начинают резонировать на одной частоте – её сердцебиение эхом отдавалось в моих рёбрах, превращая грудную клетку в резонатор безумия. В ушах звенело, как будто кто-то ударил по камертону, запертому в стеклянной колбе, и теперь этот звук разрывал меня изнутри, выжигая рациональность дотла.

Её язык коснулся моей губы – осторожно, как художник, пробующий новую краску на холсте. Потом смелее: мазки превращались в шторм, палитра эмоций взрывалась фейерверком. Я впился зубами в её нижнюю губу, и капля крови – медленная, как расплавленный рубин, – проступила на стыке наших дыханий. Боль пронзила меня, как молния, расщепляющая вековой кедр, но вместо пепла осталось лишь чистое пламя.

Мы дышали через поцелуй, вдыхая друг друга целиком. Её запах – мята, смешанная с акварельными красками и чем-то древесным – заполнил лёгкие, вытесняя кислород. Я тонул, но это было падение вверх: к звёздам, что мерцали сквозь её полуприкрытые веки, к галактикам, рождающимся в глубине зрачков.

Её руки в моих волосах стали якорем и парусом одновременно – тянули вниз, к земле, и поднимали выше, к небу. Я ощущал каждый завиток её отпечатков пальцев, будто она выжигала их раскалённой иглой прямо на моей коже. Наши тела слились в арку – хрупкую, как ледник на рассвете, и прочную, как стальные канаты моста, повисшего над пропастью.

«Да будет свет там, где соприкасаются души».Где-то далеко рухнула звезда, осыпая небо серебряной пылью. Где-то проснулся вулкан, выплёвывая лаву в ночь. Но здесь, в этом переулке, зажатом между спящих домов, родилась новая вселенная. Мы стали её первым законом:

Когда мы разомкнулись, между нами протянулась нить слюны, переливающаяся всеми цветами туманности Ориона. Аврора прикоснулась к своим распухшим губам, будто проверяя, не мираж ли это. Потом рассмеялась – звонко, срывающееся, как рассыпающиеся бусы, – и этот звук врезался в меня острее любого поцелуя.

– Ты… – она запнулась, переводя дыхание, – ты целуешься, как будто пытаешься решить уравнение.