И в этот миг я понял: наша прогулка – не свидание. Это пролог. Первая строчка в книге, которую мы напишем вместе – с чернилами из звёздной пыли и бумагой, сотканной из трещин в реальности.

– Аврора, я хочу познакомиться с тобой, как море знакомится с берегом – медленно, неотвратимо, стирая границы, – произнёс я, и её глаза вспыхнули, как два фонаря в туманной ночи.

– Тогда спрашивай, Эмир. Я – открытая книга, и ты уже перелистнул предисловие.

– Чем ты дышишь, когда остаёшься наедине с собой?

Она задумалась, и в тишине между нами зазвучал шелест её воспоминаний:

– Рисую. Кисть скользит по холсту, как конькобежец по льду – резко, оставляя за собой следы, которые потом превращаются в города, леса, лица. А ещё… – она приподняла подбородок, будто пробуя ноту, – пою. Голосом, который папа называет «дождь по жести», а мама – «шёпот ангела».

Она – акварельный взрыв в моём черно-белом мире. Даже её молчание звучит, как песня, которую хочется записать на рёбра, чтобы носить с собой.

– А ты, Эмир? – её пальцы коснулись моей ладони, оставляя на коже невидимые иероглифы. – Чем наполняешь часы между учебниками?

– Готовлюсь к экзаменам, как сапёр к разминированию. Но иногда… – я улыбнулся, вспоминая утренние пробежки, – бегу. По парку, где деревья шепчутся на языке ветра, а асфальт под ногами превращается в бесконечную ленту Мёбиуса.

– Нашла время! – она фыркнула, и в этом звуке зазвенели колокольчики.

– Для тебя время – не линейка, Аврора. Это река, и я готов нырнуть в неё с головой.

Мы брели по улицам, где фонари рисовали наши тени – то длинные, как ноты на партитуре, то короткие, как тире между сердцами. Город, когда-то серый, как школьная форма, теперь переливался оттенками: кирпичные стены стали терракотой, лужи – зеркалами, отражающими созвездия, а её смех – аккордом, разрывающим тишину.

– Эмир, ты же сгоришь! – её голос дрогнул, как лист на ветру. – Бег, учёба, встречи… Где ты заряжаешься?

– В тишине. Ранним утром, когда мир ещё спит, а роса на траве – словно слёзы ночи. Иду, и шаги отдаются эхом в груди, будто стук сердца земли.

Она остановилась, и внезапная серьёзность сделала её похожей на статую из древнего храма:

– А если бы ты писал… О чём бы это было?

Вопрос повис в воздухе, как паутина, дрожащая между ветвей.

– О любви. О двух душах, которые, как параллельные прямые, встречаются в бесконечности. Они идут сквозь бури, где друзья – это маяки, а враги – тени, цепляющиеся за пятки. И о ней… – я посмотрел на Аврору, чувствуя, как слова превращаются в пепел на языке, – о ней, которая прекраснее всех метафор, но так же недосягаема, как горизонт.

– Почему недосягаема? – она шагнула ближе, и её дыхание смешалось с моим.

– Потому что любовь – это либо навсегда, либо никогда. Третьего не дано.

Она рассмеялась, и звук этот рассыпался звёздной пылью:

– Ты говоришь, как поэт, который боится собственных строк. А если написать историю без «чёрного» и «белого»? Где герои – это оттенки, а истина – мозаика из их лжи и правды?

Она видит сквозь меня, как рентген. Читает между строк, которые я ещё не написал.

– Тогда это будет не роман, Аврора. Это зеркало.

– Зеркало, в котором мы увидим себя без масок? – её пальцы скользнули по моему рукаву, оставляя следы-искры. – Я бы хотела такое прочесть.

Мы подошли к мосту, где река отражала луну, разбитую на тысячи осколков. Аврора оперлась на перила, и её профиль на фоне ночи напомнил мне античную фреску – вечную, не подвластную времени.

– А ты, – начал я, подбирая слова, как драгоценные камни, – если бы строила свой парк… Каким бы он был?