Моя радость пульсировала в висках, как метроном, задающий ритм вселенной. Я шагал домой, подпрыгивая на трещинах асфальта, будто они были клавишами, исполняющими мелодию надежды. Она согласилась. Согласилась на прогулку, которая может стать первой главой нашей общей саги.

– Это свидание? – шептал я ветру, но он лишь кружил опавшими листьями, складывая их в узоры, похожие на вопросительные знаки.

Нет, ещё нет. Но я научусь превращать прогулки в путешествия, а её улыбку – в карту сокровищ.

До встречи оставались часы, растянутые в вечность. Я перелистывал книгу, где буквы танцевали, как тени от свечи, готовился к экзаменам, выводя формулы, которые вдруг напоминали стихи. Душ превратился в ритуал: вода смывала сомнения, оставляя кожу покалывающей, как после грозы.

Перед зеркалом я замер, изучая отражение, будто редкий экспонат в музее. Глаза – два уголька, подожжённые её присутствием. Их карий оттенок глубже, чем земля после дождя, а узкий разрез создавал иллюзию, будто я всегда всматриваюсь в горизонт, где смешиваются реальность и мечты. Волосы – чёрный водопад с проблесками синевы, как ночное небо, зацепившееся за плечи. Пряди спадали неровно, будто их рисовали тушью на мокрой бумаге – с размытыми краями и намёком на бунт.

От мамы – изящество линий. От папы – упрямый изгиб бровей, рассечённый шрамом, будто молния ударила в самую сердцевину характера.

Я примерил три рубашки, пока не остановился на той, что цвета морской бездны – чтобы оттенять её алый шарф. Надел часы с потёртым ремешком: стрелки тикали, напоминая, что каждая секунда без неё – украденная у вечности.

Её дом стоял как иллюстрация из сказки: голубые стены – небо, упавшее на землю, крыша – лоскут тёмного бархата. Два дерева-стража склонились над качелями, где, наверное, качалась её детская тень, мечтая о принцах и драконах. Палисадник цвёл малиновыми розами, пушистыми, как облака на закате. Их аромат витал в воздухе, густой, как сироп, смешиваясь с запахом свежескошенной травы.

– Здесь живёт счастье, – пробормотал я, замечая трещину на заборе, в которой пророс жёлтый одуванчик. Как мы с тобой: хрупкие, но пробивающиеся сквозь асфальт.

Дверь скрипнула, выпуская её в мир. Аврора вышла, завернувшись в шерстяной шарф, и мгновенно всё вокруг стало ярче – будто кто-то повернул регулятор контраста.

– Привет, Эмир! – её голос звенел, как колокольчик в морозном воздухе.

– Привет, Аврора. Ты… как первый луч солнца после полярной ночи.

Она рассмеялась, и в этом звуке зазвенели хрустальные бокалы, звёзды, падающие в океан.

– Куда поведёшь меня, профессор поэзии?

– Туда, где тени рассказывают истории, а фонари подмигивают, как старые сообщники.

Мы зашагали по улице, и время замедлилось, как расплавленная карамель. Её шаги оставляли следы на инее – череда точек, которые я мысленно соединял в созвездия.

Что ты чувствуешь? – спрашивал я её молчаливыми взглядами. Любовь? Дружбу? Или мы просто два одиноких спутника, затерянных в космосе школьных коридоров?

Но вопросы таяли на языке, когда она касалась моего рукава, показывая на кота, греющегося на подоконнике, или на узор из звёзд, который ветер вырезал на сугробе.

– Знаешь, почему я люблю литературу? – она вдруг остановилась, её дыхание рисовало в воздухе призрачные буквы. – Потому что герои там никогда не боятся признаться в главном.

– Может, потому что их создали те, кто сам не смог? – рискнул я, ощущая, как холод пробирается под воротник.

Она повернулась, и в её глазах вспыхнуло что-то опасное и прекрасное – как северное сияние над вулканом:

– Тогда давай станем авторами, а не читателями.