Сейчас, рассматривая эти фотографии, я замечаю, какое у меня везде было унылое лицо. Я очень скучала по маме, дому, Алтаю. Постоянно чувствовала какую-то нескончаемую тоску внутри. Такую, что иногда не могла проглотить куска еды. Видимо, поэтому животные при переезде в стрессе перестают кушать – желудок до краёв заполняет желание бежать хоть тысячу километров домой. К счастью, моя временная семья была рядом, гладила по спине и не лезла в душу. Как-то мы посещали очередной сарай2 султана. Там была интересная акустика. Сильное эхо. Муфиде-анне достала мой алтайский комус (варган) и попросила сыграть – так громко, чтобы перестать скучать по дому хотя бы на время. Я играла как сумасшедшая, напугала всех туристов. И меня отпустило.

Саид-баба работал в правительстве Стамбула и был для своей профессии довольно весёлым человеком. Как-то мы были с их друзьями на пикнике, и Саид-баба готовил пищу, накрывал на стол, расставлял стулья, не разрешал остальным работать. Тогда я заметила, что турки совсем мало пьют алкоголь. Они взяли на четверых взрослых четыре бутылочки 0,5 пива, выпили из них только две, а оставшиеся две привезли домой. Саид-баба спрашивал, пьют ли мои родители алкоголь. И хотя в моей голове пролетали картины, как мама, папа и их коллеги (а это почти все учителя средней школы) отмечали у нас дома Новый год, как я играла на пианино под танцы учительницы географии, или как папа доставал свою семиструнную гитару и все пели «Сиреневый туман», на алкогольный вопрос я бессовестно врала – «никогда!».

Сам фестиваль я помню смутно. Нас возили на репетиции, где мы, дети гор, встретившись, обнимались и обменивались впечатлениями. А однажды привезли на шествие тюркских народов по улицам Стамбула. Тогда мы оценили масштаб фестиваля. Вместе с другими танцевальными коллективами из Азербайджана, Туркменистана, Узбекистана, Казахстана, Кыргызстана и тюркских республик России мы все шли колоннами, держа каждый свой флаг. Наш алтайский флаг сначала был надет вверх тормашками, но организаторы быстро исправили ситуацию. Люди стояли с обеих сторон от шествия, на балконах, кричали, бросали лепестки, махали руками, взаимно приветствовали нас.

Сам гала-концерт проходил на огромном стадионе имени Ататюрка. В отделении вокала победил наш мальчик – алтаец Василий Тельденов. Он играл на топшууре и исполнял горловое пение. Как же мы гордились Васьком! В конце фестиваля зрительская толпа двинулась в нашу сторону. Они несли в руках ожерелья из искусственных цветов. Вблизи мы увидели, что это были такие же, как мы, подростки. Девочки и мальчики, что-то говорящие на турецком, надевали на нас эти ожерелья, наверное, желали счастья. Наша Алёна получила десять штук цветочных бус от десятерых разных парней. Самый смелый из них снял с Алёны чужие цветы и оставил только свои. Мы смеялись.

Время улетать. Муфиде-анне пишет свой адрес, номера телефонов, имена в блокнот и кладёт мне в сумочку. Позже я потеряю все контакты, совсем не помню, куда девался этот блокнот. До сих пор жалею об этом. В самолёте Сашка открывает подаренный организаторами перед вылетом рюкзак и вскрикивает. Мы все, как один, тут же хватаемся за свои и заглядываем внутрь. Из каждого рюкзака вываливаются сникерсы, марсы, мамба, жвачки, конфеты непонятных марок. Уже в воздухе стюардессы российских авиалиний будут нас спрашивать, хотим ли мы лимонные леденцы «Полёт», но мы, не открывая глаз, будем отмахиваться – у каждого под ногами было по рюкзаку, полному сокровищ из сладостей.

Загруженная дорожными сумками фиолетовая таблетка школы искусств села Улаган взбирается в родные горы Алтая, оставив позади бескрайние пшеничные поля Барнаула, словно живые картины Ван Гога, авангардную Москву и узорчатый, как восточный ковёр, Стамбул. В машине мы поём песни Таркана: