Не теряться.

Не разговаривать с посторонними.

Ещё раз улыбаться и быть милыми, в России можно не улыбаться, за границей все обязаны УЛЫБАТЬСЯ!

Представьте такую картину. Огромный зал Макдональдса, две подружки-китаянки весело обедают за белым пластмассовым столиком. К ним подходит высокий, худой, одетый в серое молодой москвич в кепке и бросает в тарелку одной из китаянок тухлую картошечку в мундире. Та резко встаёт и высыпает всё, что у неё было на тарелке, прямо ему на голову. Парень начинает злиться, сжимать кулаки, но именно в этот момент мимо него проходит огромная делегация алтайцев. Все вокруг перестают жевать свои бургеры и смотрят на нас с интересом: что же будет дальше? А дальше ничегошеньки. Нацист просто технично уходит. Мы ещё не сталкивались с таким поведением и с этим страшным понятием раньше. Как реагировать? Что говорить? Вся ситуация вызвала у нас одно чувство – чувство «наступания на говно». Далее мы просто идём заказывать еду, люди продолжают гудеть, пыхтеть в своих делах. И никто из нас или других людей почему-то не осуждают вслух, даже не обсуждают только что увиденную сцену.

Неприветливое московское метро, полный вагон безразличных. Напротив «детёнышей алтайцев» сидит громадный байкер лет 60. Мы тщательно разглядываем его татуировки. Из-за чёрных очков на лице байкера было неясно, заметил он наш бестактный осмотр или нет. Учительница в панике кричит: «Наша остановка!». Группа бежит в толпе запахов, лиц, странных причёсок и ботинок. Байару останавливается перед эскалатором. Инопланетная машина-лестница начинается у меня перед ногами и заканчивается высоко-высоко, словно портал в космос. Закрыв глаза, я шагаю вперёд и тут же двигаюсь с ветерком наверх. Через некоторое время оглядываюсь и вижу, что я поднялась настолько высоко, что люди внизу кажутся маленькими точками. В ногах сразу появляется слабость, а в глазах темнеет… Через секунду слышу крики друзей, открываю глаза и замечаю татуированный кулак того самого байкера – он держит лямку моего рюкзака и пытается поставить меня на ватные ноги. Мы благополучно прибываем до устойчивой земли наверху. Байкер, показав в улыбке серебряные зубы, исчезает, забирая с собой страхи и тревоги большого города.

Моя родная сестра Марина учится в Анкаре, она прилетела в Стамбул на один день встретиться со мной. Привезла мне в подарок кофту, которую я потом не снимала 10 лет, и познакомилась с моей временной мамой Муфиде-анне. Вернувшись в Анкару, Марина каждый день созванивается с ней по телефону и на турецком спрашивает, как мои дела.

В очередной раз я слышу, как сестра и Муфиде-анне обмениваются новостями, но в этот раз понимаю их турецкий. Муфиде-анне не хочет, чтобы я уезжала обратно, она будет скучать и плакать. У моей временной мамы бордовые волнистые волосы до плеч, маленький ростик, нос с горбинкой, чёрные красиво выщипанные брови, тонкая талия, пышные бёдра и болтливый характер. После разговора с Мариной Муфиде-анне шарит по карманам своего мужа Саида-баба, пока тот спит. Она ищет деньги. Находит несколько купюр, радостно улыбается и даёт мне знак бежать.

Мы выбегаем на улицы сумасшедшего Стамбула, прыгаем в трамвай, в автобусы, в кораблик-маршрутку, который плывёт по проливу Босфор, и, наконец, прибываем на огромный восточный базар. Я вижу широкие, как ванны, корзины, наполненные браслетами, кольцами, бусами, шёлковыми платками. Муфиде-анне берёт горстками эти украшения, сыпет всё в мою тару и на ходу даёт продавцу лиры. Мы летим дальше. Возле обувного магазина она заставляет меня выкинуть в мусорку мои чёрные кеды и взамен покупает красные ботинки с синими полосками. К ним она докупает красную тряпичную сумку с пластмассовыми ручками. Муфиде-анне опытно выторговывает за дёшево фотоаппарат и впоследствии фотографирует каждый мой шаг. Позже она распечатает все эти фотки и уложит их на дно моей дорожной сумки. Крутая женщина.