Я спрашиваю последнее, формулирую более корректно, и, тяжело вздохнув, ищу в рюкзаке бумажные платки.

И воду.

Со слезами пора заканчивать.

– Мама вчера не позвонила, – Яна объясняет шёпотом, глядит на меня широко распахнутыми глазами. – Кирилл злился. Он думал, что мы спим, а мы не спали и всё слышали. Он ругался и сказал Стиве, что это плохо, раз она на связь не выходит.

– Мама рассказывала, что у них там есть львы, – Ян сердито трёт кулаками глаза.

Шмыгает носом.

– И антилопы, – Яна криво улыбается сквозь слёзы, которые по лицу размазывает. – Она говорит, что там живут ещё жирафы, как в стихотворении. Нам папа читал.

– Вдруг маму лев съел?

– И папу, он с нами уже неделю не разговаривает. Мама сказала, что папа много работает и очень устает, – у Яны трясутся губы.

И она крепче цепляется за Яна, и они вдвоем вопросительно глядят на меня. Ждут, что я заверю, что львы никого не съели и вообще всё хорошо.

Мама позвонит.

Папа.

И они обязательно оба скоро вернутся.

15. Глава 14

От взрослых убегать нельзя и пугать их до седины – тоже.

Об этом говорит Эль.

Демонстрирует свою иссиня-чёрную макушку, уверяя, что седина там теперь есть, просто глядеть надо внимательней. Суслики глядят внимательно, но седины не видят, и с Элем они спорят. Сталкиваются лбами, когда Эльвин с заговорщическим видом манит пальцем и сообщает им что-то по секрету.

Они же слушают.

И любопытства с каждой минутой на их рожицах всё меньше. Суслики хмурятся, поглядывают на меня, и уже мне становится любопытно что некоторые там глаголют.

Втолковывают.

Что-то, после чего монстры подходят ко мне и, виновато опустив глаза, хором просят прощения, обнимают крепко, требуя точно-точно не переживать и на них не сердиться, и я изумлённо смотрю поверх их голов на Эля.

Он же подмигивает.

Улыбается.

Предлагает, надвигая на нос солнцезащитные очки, всем сладкую вату и уток, которые в парке через дорогу по пруду плавают. Сладкую вату – и розовую, и синюю суслики хотят, и уток кормить они хотят.

Требуют хлеба, ибо без хлеба не интересно.

Мы же соглашаемся, принимаем требования, идём в парк через продуктовый, где монстры раскручивают Эльвина на две большие плитки Милки, которые злобная Даша покупать отказалась.

И, стоя на берегу пруда и глядя на увлечённых сусликов, кои умудряются деловито разламывать батон и держать одновременно шоколадки – мне такое сокровище на хранение они давать отказались, – я с печалью констатирую:

– Эль, ты тряпка.

– Говорит злобный гоблин, оставивший бедных детей без сладкого, – он отбривает бодренько.

– У бедных детей от сладкого скоро задницы слипнутся, – я протестую и зловеще угрожаю. – С Красавчиком сам объясняться будешь.

Эль угрозой не проникается

Хмыкает скептически, и заговаривает, вздыхая и спрашивая, он не сразу, после того, как понаблюдать ещё за сусликами мы успеваем:

– Они сказали, чего сбежали?

– Сказали, – теперь вздыхаю я.

Хмурюсь.

Говорить о родителях мне не хочется, даже Элю. Нету у меня права рассказывать ему про личное Кирилла Александровича.

И, покосившись на меня, он ничего не спрашивает, произносит в никуда, о другом:

– Они пересдачу на следующую неделю поставили.

Они – это кафедра микробиологии.

Эльвин завалился на вопросе про риккетсии. Не самая важная тема, можно жить, не зная подробностей, и отвечай он не Говорухе, который на дух не переваривал Эля и отличался редкостной принципиальностью, то мой собрат по разуму и детскому саду сдал бы.

Даже на четыре.

На остальные вопросы Эль ответил.

– Какой день? – я спрашиваю столь же бесстрастно.

– Четверг.

– Опять.

– Ага.

Мы вздыхаем дружно.

Наблюдаем, как монстры, оглядываясь на нас, кричат и показывают на уток, прыгают и кидают им крошки.