Хмурится.

И отвечает, пока я подбираю слова, вместо меня язвительно Лина:

– Нет, Лёньчик работает. Пчёлка трудовая.

– Лина… – я тяну трагично.

Смотрю укоряюще, но ко всем добродушная староста только фыркает.

Леонида Аркадьевича она почему-то на дух не переносит. Невзлюбила, подтверждая теорию о правилах и исключениях, с первой встречи, на которой про золотого мальчика и нежный цветочек Лина высказала, а он всем видом сказанное подтвердил.

Процедил презрительно в ответ про заучек.

И на хорошие отношения между ними дальше можно было не рассчитывать.

Только слушать временами, что он мне не пара. Не переубеждать, потому что бесполезно и потому что сотню раз мы спорили. И очередной выпад я именно поэтому пропускаю, осознаю вдруг резко, что чего-то не хватает.

Чего-то очень важного.

– Чёрт, сумка! – я хлопаю себя по лбу.

Лечу назад.

Здравствуй, третий этаж и кафедра физиологии, а я ведь только навсегда помахала тебе ручкой и оттанцевала на радостях лезгинку.

Отрыв своё сокровище в куче баулов, я несусь обратно. Целых три ступени несусь, а потом натыкаюсь на пронзительный взгляд стоящего между этажами и обернувшегося от окна Кирилла Александровича.

Торможу.

– З-здравствуйте, – я улыбаюсь.

Мило.

И чинно-важно мимо-мимо, к свободе под пристальным взглядом. До свободы той совсем немного, пара ступеней, вот только… в последний момент меня останавливают, придерживают цепко за локоть.

Твою же…

– Ште-е-ерн, – наш Красавчик тянет подозрительно довольно, улыбается хищно, и телефон от уха он отнимает, а мне становится окончательно неуютно и почти дурно, приплыли, – ты-то мне и нужна! Про должок помнишь?

– Да, – я пытаюсь отступить.

Но хватка усиливается, и приходится замереть на месте. И, кажется, фраза «взгляд удава на кролика» мной теперь окончательно осмыслена и понята.

Пошевелиться под непонятно радостным взглядом я не могу, не выходит.

– Вот и хорошо, что помнишь, – Кирилл Александрович ухмыляется ещё более довольно, просто светится радостью. – Жду тогда тебя завтра у себя дома.

Чего?!

Ща, секунду или две, я подберу мандибулу и осознаю предложение.

Или не осознаю.

Или врежу.

За пощёчину преподу отчисляют?!

– Дарья Владимировна, не задохнись от возмущения, – он пренебрежительно хмыкает, – детский сад меня не привлекает. И со студентками, вопреки слухам, я не сплю. И я не договорил, жду тебя, чтобы…

Я прищуриваюсь, а Кирилл Александрович неожиданно смеётся.

– Хотя… – он произносит весело, – знаешь, Штерн, я, пожалуй, сохраню интригу. Завтра, в девять. Адрес скину.

3. Глава 2

Часы на запястье высвечивают без пятнадцати девять, когда я утыкаюсь в кованые ворота и сверяюсь с дубльгисом.

Громова, 17.

Всё верно.

Подняв голову, а потом и очки, я смотрю на башенки по углам многоэтажки. Однако… впору Красавчика переименовывать в Прекрасного принца: замок уже есть, а вместо коня сойдет и внедорожник.

Современная реальность диктует, как-никак, свои законы.

Хмыкнув, я набираю без запинки номер квартиры – верхнюю норму сегментоядерного нейтрофила, то есть семьдесят два. И даже не надо заглядывать в телефон и сообщения. Мой путанный, по словам Лины, способ запоминания никогда не подводил.

И не подводит, поскольку из динамика звучит знакомый голос, на который я кривлюсь, но рапортую, что Штерн явилась. Ответом становится приоткрывшаяся дверь под переливчатую трель, коя громыхает по моей больной голове.

Отказываться вчера от празднования «минус год ада» из-за Кирилла Александровича я не стала. Накося выкуси, как говорится. Я весь май и июнь жила на мысли, что всё закончится и мы напьёмся вдрабадан и будем танцевать до утра.