Он хмыкает.

Почему-то слушает.

А я продолжаю:

– Они малолетние избалованные монстры, которые доводили меня весь день, а вы самый кошмарный дядя на свете. Вы оставили их со мной, хотя у меня нет никакого образования. И я вам сразу сказала, что дети – это не мое. Вы же обо мне вспомнили только потому, что увидели меня тогда у физы и решили, что на няне можно сэкономить, да? Вы ещё и скупердяй, Кирилл Александрович.

Я приговариваю.

Всё.

Образ Красавчика окончательно рушится в моих глазах, разбивается на мелкие осколки. Горько усмехнувшись, я огибаю его по широкой дуге и распахиваю дверь, чтобы тут же увидеть две невинные рожицы, что отшатываются в стороны с независимым видом.

– Подслушивать вредно для здоровья, – я проникновенно сообщаю им, иду к выходу, лавируя среди устроенного разгрома.

Стоит признать, что ярость Лаврова понять можно.

Есть за что орать.

Пожалуй, поэтому я и останавливаюсь, оборачиваюсь, когда он меня окликает.

– Будем считать, Дарья Владимировна, – Кирилл Александрович кривится, приваливается к углу стены, – что ты меня уговорила и всё мне объяснила. Завтра в восемь.

Что?

Мне хочется его послать.

Заковыристо и очень длинно, прочувственно и с огромным удовольствием, но… я его, наверное, удивлю: я умею быть взрослой и умею думать головой, а не только задницей, которая в состоянии вечного детства. Я понимаю, что после двух из трех самых адских лет учебы вылететь по глупости – это… это без комментариев.

Месяц няней я выдержу.

Докажу некоторым снобам, что взрослой я быть могу.

– Хорошо, – я таки киваю.

Вожусь под пристальным взглядом в тройном размере я с замками, заставляю себя быть вежливой, прощаюсь:

– До завтра, Кирилл Александрович, суслики.

Суслики отвечают нестройным вялым хором, а Кирилл Александрович вопрошает с веселой издевкой, заставляет снова замереть:

– Ты куда пошла, Штерн?! На клининговой компании такие скупердяи, как я, тоже экономят, Дарья Владимировна.

Об дверь хочется побиться головой и со стоном, но, Дарья Владимировна, взрослеем. Мы взрослеем, берем торжественно врученную тряпку в зубы… и вперед.

Проверять вместе с сусликами, что на редкость послушные и тихие, возможно ли привести в божеский вид всю квартиру за три часа.

5. Глава 4

– Продуктами не кидаться.

– Угу.

– Подушками не драться.

– Ага.

– Из пистолетов, бластеров не стрелять…

– А из рогатки?!

– Ни из чего, Ян!

– Ла-а-ад-но.

– И друг друга не убивать.

– Хорошо, – тоскливо и хором соглашаемся мы втроём.

Переглядываемся неприязненно.

Я сижу на одном диване, монстры – на противоположном, а Кирилл Александрович, сложив руки на груди, возвышается над нами.

Раздаёт ЦУ.

– И, Дарья Владимировна, – обращается он уже прицельно ко мне, и приходится срочно стирать с лица гримасу, предназначенную для сусликов.

Переводить взгляд на него.

Самый преданный, внимательный и ангельский взгляд на свете.

– Да?

– Обед в двенадцать, потом сон-час.

– Не хотим сон-час!!! – суслики, вскакивая, вопят синхронно и негодующе.

– Хотите, – любящий дядя категоричен. – И выг… погулять сходите, Дарья Владимировна. Вернусь в шесть.

– А гулять обязательно? – я вопрошаю уныло.

А Кирилл Александрович меряет меня выразительным взглядом с головы до ног, хмыкает и подтверждает-таки со злорадным удовольствием:

– Обязательно.

Конечно, обязательно.

Мои ярко-красные босоножки на огромной танкетке как раз для прогулок с детьми и предназначены. Специально выбирала вместе с белоснежными брюками, топом и красным пиджаком.

И волосы целый час я укладывала именно для прогулки.

Тяжёлый вздох я сдерживаю.

Кто ж знал и помнил, что с детьми гулять обязательно и что сегодня в семь выставка приятеля Лёнькиного отца, на которую Леонид Аркадьевич обещал явиться вместе со мной. Моя же каторга до шести, и переодеваться мне совсем некогда.