Новеллы Токуда Сюсэй

Переводчик Павел Соколов

© Токуда Сюсэй, 2025

© Павел Соколов, перевод, 2025

ISBN 978-5-0067-0407-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Сюсэй Токуда (1 февраля 1871— 18 ноября 1943) – один из ключевых представителей японского натурализма и психологического реализма конца XIX – начала XX века. Его творчество, находящееся на стыке традиционной японской эстетики и западного литературного влияния, отличается глубоким анализом человеческой души, социальной критикой и вниманием к повседневности. В отличие от своих современников, таких как Нацумэ Сосэки или Мори Огай, Сюсэй сосредоточился на изображении внутреннего мира «маленького человека», что делает его произведения особенно ценными для понимания эпох Мэйдзи (1868—1912), Тайсё (1912—1926) и первых десятилетий Сёва (1926—1989).

Он родился в Канадзаве, в семье самурая, что во многом определило его интерес к социальным изменениям в Японии после Реставрации Мэйдзи. Начав литературную деятельность под влиянием западных авторов (в частности, Эмиля Золя и Гюстава Флобера), Сюсэй быстро выработал собственный стиль, сочетающий натуралистическую достоверность с лирической глубиной.

Его ранние произведения, такие как «Новый дом» (1908), отражают интерес к семейным драмам и конфликту между традицией и модернизацией. Однако настоящую славу ему принес роман «Плесень» (1911), где с беспощадной правдивостью показана судьба людей, раздавленных урбанизацией и социальным неравенством.

Сюсэй избегал романтических идеализаций, предпочитая показывать героев в моменты слабости, сомнений и бытовых страданий. Его персонажи – не герои, а жертвы обстоятельств, что сближает его с Чеховым и Достоевским. В отличие от европейского натурализма, который часто тяготел к физиологическим описаниям, Сюсэй сохранял тонкость японского восприятия. Его пейзажи и интерьеры не просто фон, а отражение душевного состояния героев.

Токуда Сюсэй не получил такой всемирной известности, как Кавабата или Мисима, но его вклад в развитие японской литературы трудно переоценить. Его традиции прослеживаются в творчестве Дадзая Осаму и даже Харуки Мураками, который также исследует одиночество в современном мире.

В его творчестве можно обнаружить черты, роднящие его с современным автофикшеном – жанром, в котором авторская биография переплетается с литературной условностью. Хотя термин «автофикшн» (autofiction) возник гораздо позже, в работах Сюсэя уже прослеживается характерное для него смешение личного опыта и художественного обобщения.

Как и многие писатели-натуралисты, Сюсэй использовал собственную жизнь как материал для творчества. И читатель сможет убедиться в этом на примерах новелл, вошедших в этот сборник. В данную книгу вошли поздние произведения автора, написанные им в конце его довольно долгой жизни. Ведь творить он начал еще в эпоху Мэйдзи, а закончил в годы Второй мировой войны!

Сюсэй не стремился к полной автобиографичности, но и не скрывал, что многие сюжеты взяты из жизни. Это намеренное размывание границ между фактом и вымыслом – ключевой признак автофикшна и японской эгобеллетристики. Писатель показал, что правда жизни может быть сильнее вымысла, даже если она подается через художественное преломление.

Это первое издание произведений японского классика на русском языке. И советские переводчики, и современные российские почему-то обходили стороной его творчество. Да и литературоведы не жаловали мэтра. Что ж, пришло время исправить эту несправедливость.

Среди ночи, когда я уже погрузился в сон, новый подземный толчок поднял на ноги весь дом. В полудрёме я ощутил сильное качание, но не мог определить его силу. Ещё до Кантского землетрясения мне часто казалось, будто земля шевелится подо мной, когда я сижу. Конечно, это было лишь игрой нервов – либо моё тело бессознательно покачивалось, либо начиналось лёгкое головокружение. Но ощущение, будто земля постоянно движется, не покидало меня.

Один сейсмолог высмеивал перепуганных горожан, которые из-за невежества спали на улицах, боясь афтершоков. Но когда толчки не прекращались, оставаться в ветхих домах было действительно страшно. Да и может ли наш трёхтысячелетний опыт дать хоть какое-то понимание вечной жизни Земли? Хотя мы всё равно как-то живём. Тревога и страх лишь подчёркивают радость существования.

Когда я встал, жена и младший ребёнок ещё лежали на постели. Во время катастрофы меня не было дома. Супруга, оставшаяся с детьми, встретила меня через две недели без особой радости. Её грызла обида, что я не разделил с семьёй эти страшные дни. Её братья, друзья, соседи помогали, как могли, но отсутствие хозяина в эпицентре катастрофы, должно быть, сводило с ума её истеричную натуру.

«Может, поэтому мне и удалось справиться», – говорила она. Но я знал, как она злилась из-за моего опоздания. Возможно, она даже хотела, чтобы я испытал на себе ещё более жуткие толчки.

Я схватил маленькую Харуко и выскочил на веранду. Жена не шелохнулась – её тело было слишком измотано. Распахнув дверь, я по очереди выводил детей во двор, нашёл гэта и спустился сам. Мы собрались между старым гранатовым деревом и огромным кулапом.

«Как сильно!» – кричали старшие сыновья, пробираясь из заднего флигеля мимо трёхэтажного соседского пансионата.

Там же жили две семьи пострадавших – супруги Т. и S. Они вышли через другой выход.

«Пока рано успокаиваться», – усмехнулся г-н Т.

«В последнее время трясёт только по ночам – хуже не придумаешь», – добавил г-н S.

«Всё-таки надо собирать вещи у постели», – говорила жена с их жёнами.

«С наступлением холодов будет ещё труднее».

Тут подошла ещё одна пара. Его новая жена – вдвое моложе – недавно еле добралась до нас и родила под гранатовым деревом. С осложнениями её увезли в больницу.

Наш дом, и без того ветхий, устоял благодаря крепкому фундаменту. Треснула старая стена в токонома, прохудилась крыша. Вернувшись из поездки, я метался: то хотел обустроиться здесь насовсем, то мечтал переехать. Сначала руины казались драгоценными, но со временем стали раздражать.

Особенно бесил трёхэтажный пансионат на юго-востоке. Он нависал над нашим домом, загораживал солнце, мешал ветру. Деревья сохли, нижние ветви облетали – для человека, любящего природу, это было мучительно. Вокруг вырастали двухэтажки, а наш одноэтажный дом тонул в яме.

Я боялся землетрясений и ненавидел многоэтажки. В молодости, когда жизнь не была так дорога, они не пугали меня. Но однажды в отеле «Розетта» в Сибауре я услышал, как балки скрипят и вот-вот рухнут. Простояв у лестницы, и не решаясь спуститься, я, в итоге, стал трусом. С годами и ответственности прибавилось.

Стоя под гранатовым деревом, я смотрел на жалкий дом. Небо хмурилось, земля дышала. Наш обветшалый дом с тяжёлой крышей казался готовым рухнуть при первом же толчке. Простой, аккуратный, он когда-то нравился мне, но теперь прогнил и еле держался. Во дворе не осталось ничего живописного. Из окна трёхэтажки напротив лился свет. В темноте казалось, будто здание накренилось на пять-шесть сун в нашу сторону.

«Вам бы подпорки поставить», – г-н S смотрел на дом.

«Да, и черепица вот-вот упадёт…»

«Можно крышу железом покрыть».

Многие ставили подпорки, даже если дом не пострадал.

«Я и сам могу это сделать», – сказал г-н S, немного разбирающийся в строительстве.

«Хорошая идея», – согласилась жена.

Меня это тоже заинтересовало, но в итоге я, как всегда, отложил подготовку к чрезвычайным ситуациям. Мысль, что мне, как и другим домовладельцам, придётся заботиться о протекающей крыше и гнилом заборе, угнетала.

Разрушение жизни, полной осадков и плесени, пугало меня больше, чем сами землетрясения.

«Выпьем чаю».

Нам не хотелось расходиться, и я пригласил всех в гостиную. Старик заварил чай. Жена достала солёные крекеры из жестяной коробки и поставила на стол корзинку с булочками.

Я снова заговорил о жилье, хотя вряд ли они могли что-то посоветовать. Недавно я присмотрел участок в далёком пригороде, но расходы будут тяжким бременем. Жена была против. Я настаивал, ведь скоро придется бороться с возрастом.

Увы, сейчас переезд нам не по карману. Да и её не устраивала жизнь в глуши.

Она не любила сельские дороги, переполненные поезда, леса и поля. Покинуть привычный город, дом, где умер наш ребёнок, означало проститься с прежней жизнью.

Во мне тоже росла нерешительность. Тоскливо вспоминались городские улицы, то хотелось осесть здесь. С детства я не знал стабильности, и эта бродяжья натура мешала решиться.

«Если бы этот трёхэтажный дом рухнул…» – усмехнулся я.

«Страховку получили бы – двойная выгода», – подхватил юрист г-н Т.

«Надо было покупать другой дом», – съязвил старший сын.

«Но разве не благодаря ему у нас есть крыша над головой?» – возразила жена.

«Если бы тогда переехали, не пришлось бы цепляться за это место».

«Но это ради вас!»

«Мы тут не задержимся. Уедем в Мексику или Бразилию. Япония – нищая страна…» – старшеклассник раскачивался, сидя по-турецки.

«Но нельзя же бросить стариков в опасности».

«Потому и говорят о переносе столицы. Если бы не политика сёгунов, Япония расширила бы границы».

«Может, перенести столицу на запад?»