– Я не… – попыталась вставить слово Катрин, удивлённая скорости доносительства. Даже начала вычислять, как это было возможно? Но матушка не дала вставить слово.

– Не дам! Не хочу слышать! Лизать друг друга не дам! Отвыкайте от придворных штучек. Воскресные ежемесячные массажи и всё! Не искушайтесь сами и не искушай другого! Будете упорствовать, будем применять меры. Язык вырву! Предупреждаю.

– Какие ещё массажи?

– Увидите. Но замеченных в неисправимой тяге к лизанию, ждут большие неприятности!.. Ладно, не буду излишне пугать… Надеюсь на силу вашего смирения, нисходящую Свыше на истинного молитвенника. Оливия, если бы не была так сообразительна, давно бы заслужила кровавую порку! Но за рыбалку я ей многое прощаю. Ой, умора, Катрин, как у них это было первый раз! Анекдот! – вдруг вспомнилось настоятельнице и она засмеялась, переменив суровую тему наказаний за лизание, на рыбалку.

– Оливка даже не знала, что такое щука и с настоящими щуками выловила сома! Здесь они встречаются до пяти метров в длину. Сом сопротивлялся, как мог. Что было! Умора! В воду попадали все! Визжали. Оливку унесло аж на середину… Она мне как…

Настоятельница осеклась, взгляд её помрачнел и увлажнился.

* * *

Монастырь оказался действительно очень складно обустроенным пищевым хозяйством. На полях, возделывавшихся монахинями, росло много чего, но упор игуменья делала на корнеплоды: морковь и свеклу. Держали пасеку на пятнадцать ульев, что позволяло использовать мёд не только, как сахар, но и, как кончервант добавку к хранению на зиму много чего.

По традиции, пошедшей от старой настоятельницы, больше всего затворяли на зиму морковь с медом в бочках. Бочки набивали морковками до предела, так что залив содержимое мёдом, требовалось его немного, всего лишь, чтобы он покрыл содержимое сверху, но от края до края сосуда.

Во время проезда по монастырскому хозяйству, Катрин дали попробовать такую морковь в меду, залитую ещё три года назад. Съев кусочек, Катрин вдруг подумала: «А не остаться ли мне здесь навсегда?».

Монастырь имел недостачу в соли. Её приходилось закупать, поэтому на засол не всегда хватало. Зато уксуса из диких яблочных садов, произраставших не землях монастыря наравне с обычными клёнами и хвойником, настаивали столько, что разбавленным его пили в жару добавляя в воду почти всегда.

Естественно монастырского яблочного вина – сидора ставили так же много. Сами пили мало, но на обмен с местными крестьянами оно котировалось по высшему разряду. Возделывали винограда мало, а яблоки не считали. Они шли сырьём для сидора бедноты.

На территории монастыря существовало три колодца и один запруженный раскоп ключевой воды с хорошим песком, каменистым дном и почти чистой глиной. В жару, летом, когда вода отстаивалась, монахини купались там, используя глину, как мыло со скрабом, но и мыло варили достаточно. В хозяйстве было пять коров и один бык по кличке Браун.

Матушка Капа мечтала о ветряной мельнице. Пока же рожь мололи на мельнице у барона и совсем немного вручную в обители …

Капа любила повторять: «Корнеплоды, корнеплоды и ещё раз корнеплоды… и мы, сестры, всегда будем сыты!».

Письмо Катрин Ольге.

«Дорогая Хельга!

Пишу тебе с надеждой, что никто не прочтёт более этих строк. Не потому что в них содержится много подробностей, я не ханжа, а потому что из-за этого могут пострадать хорошие люди. Ты же знаешь нравы простолюдинов. Лучше, чтобы они не знали ту свободу, которую имеют в интимных вопросах люди более высоких уровней сознания. Они расценят это как разврат, как грех, на самом деле это некоим образом не является таковым.