У Катрин лошадь не была перегружена скарбом, и она спокойно завела её внутрь сумрачного пространства свода приворотной арки. Пройдя тень арки, они вышли на широкий ослеплённый солнцем монастырский двор.

При строительстве, возможно, эта часть обители планировалась, как «двор» с аккуратным газончиком, но монахине сделали из него огород, оставив лишь центр с дорогой шириной не более, чем для проезда телеги или кибитки.

Засеяли каждый кусочек земли. Каждый холмик представлял из себя аккуратную грядочку. Сейчас, по осени, все боковины огорода были завалены крупными огненно рыжими тыквами. Тыквы разложились повсюду.

В отдалении от центральной тропы работали на огороде другие монахини. Что они делали, Катрин могла только предположить, возможно, продолжали деятельность по переработке обильного огородного урожая. Куры гуляли повсюду. «Я попала в монастырь для кур?» – со смехом подумалось Катрин и увидела петуха. У петуха был крайне подлый и наглый взгляд. Он резко вертел головой, а завидев Катрин и её огромное белоснежное перо на шляпе пошагал прочь, ворчливо кудахча себе под клюв.

– Меня зовут Катрин. – едва поспевая за провожатой представилась фехтовальщица. Они проходили по широкой тропе вдоль стены из тыкв, доходившей человеку по пояс.

– Я Оливия. – представилась молодая монашка, быстро и коротко присев при поклоне, и посеменила дальше. – Вы на житьё или оказией?

– Хотелось бы на житьё попробовать, а там, как получиться. Может, приживусь.

– На всё воля Божья. – отвечала Оливия скороговоркой.

– Будем знакомы. – и Катрин протянула руку Оливии.

Монахиня несколько диковато взглянула на протянутую ладонь и пожала её не без опаски, отразившемся на лице волнением, и тут же залилась краской.

– От чего такое смущение? – заулыбалась Катрин <…> Оливия отпрянула, но поздно и, выставив руку перед собой, другой прикрыла лицо, угрожающе проговорив:

– Не подходи!

– Да, ладно…

– Я говорю не подходи!.. Во-первых, давай уйдём с глаз долой. Я тебя препровожу до матушки и всё. Пошли быстрее. Хорошо из-за лошади никто не видел этот глупый выпад. Дай, Бог, чтобы пронесло… Кстати, лошадь пока просто привяжи к столбу, наши отведут её в конюшню после благословения Капы. Капа это мы так между собой зовём нашу старшую сестру.

– Я поняла, поняла… – отвечала Катрин. – Отчего такая суета? Ты чего встревожилась? Из-за поцелуйчика ко знакомству?

– Поживёте здесь полгодика и ваш невинный поцелуйчик, станет грехом и поводом к исповеди…

– Ладно, хорошо, хорошо…

Они вошли в основное здание, но прежде, чем запустить Катрин внутрь, Оливия вооружилась прутом, с шумом выгнала оттуда забредших куриц, поддав одной хорошего пендаля, приговаривая:

– Дрянь такая, ещё и дерётся! Ух, я тебе…

Куры выскочили стремглав.

Пошли по каменной лестнице на второй этаж. <…>, прошли по сводчатому коридору и остановились у дверей кабинета настоятельницы. Никто не встретился им не пути, монастырь был пуст. Видимо в этот жаркий день все были на работах.

Оливия оглянулась, быстро окинув оценочным взглядом Катрин с ног до головы и постучала в дверь. Услыхав оттуда разрешение войти, зашла вначале сама, недолго побывав за дверью, вышла:

– Матушка ждёт вас. Проходите.

Звеня шпорами и цокая походной амуницией Катрин вошла в кабинет, сняла шляпу и преклонила голову и колено по-дворянски перед настоятельницей, сидевшей за столом.

Перед столом стоял табурет. Настоятельница что-то читала в Библии раскрытой перед ней. Окна за её спиной через приоткрытые фрамуги пропускали звуки сада, сюда проникали обрывки разговоров монахинь, работавших на огороде. Прямо за окном краснели две рябины, густо заросшие листвой и обсыпанные гроздями ягод.