Хэль снова стала тем, кем была прежде. Ну, или почти «тем»…

Ṫ

Боль.

Она входит в тебя

вместе с железом старого гвоздя.

Входит. Ширится.

Пронизывает всё твоё тело

от кончиков пальцев ног

до кожи на затылке.

Острым шомполом

пронзает мозг

и взрывается

черным огнем.

Ослепляя. Боль.

Заставляет забыть

обо всем на свете.

О том, что ты любишь и ненавидишь.

О том, чего жаждешь, и чего бежишь.

Даже имя свое под действием этой боли вспоминаешь с трудом.

Сказать, что тебе больно, значит не сказать ничего. Это сущий ад, что

в одно мгновенье обрушивается на тебя

вместе с ударом молота по шляпке гвоздя. Обрушивается и вонзается в твою стопу.

Обжигает

ее. Рвет

кожу. Резко

раздвигает

плоть. Распирает

мягкие ткани изнутри.

Удар Старика

столь силён и точен, что

пробивает стопу насквозь и

загоняет гвоздь в доску пола.

От боли в глазах у тебя темнеет, но ты находишь в себе силы стоять.

Боль – это старуха.

Чудовищная старуха.

Что заглядывает.

В твои. Глаза.

Заставляя всё в тебе.

Сжаться от ужаса.

От этого

зияющего

ужасного взора.

Твоя душа схлопывается.

Скукоживается.

Стремится к нулю.

Боль.

Я хотела молить Мать, чтобы она помогла. Мне. Чтобы дала.

Силы выдержать. Это.

Но я. Не смогла.

Вспомнить. Ни слова.

Молитвы.

И всё же.

Я выдержала. Промолчала.

Я не нарушила.

Тишины ночи.

Я буду.

Хорошей.

Колдуньей.

Я смогу. Я выдержу.

Я почти смог.

Смогла. Я прошла.

Большую часть.

Пути.

Мне осталась

такая малость.

Один гвоздь.

Всего один гвоздь.

Всего один

удар тяжкого

молота.

И я знаю,

что

выдержу…

Ṫ

В положенный срок Хэль родила тринадцать младенцев мужского полу – крохотных как котята.

И каждый из сынов Хэль имел на левой половине его тела знаки зверя – коготь или око, доставшиеся ему от отца, если это слово может быть применимо к тому, кто бросил семя в утробу их матери.

Сам же зверь был надежно запечатан, и сокрушить сию печать Хэль не спешила, ибо ждала, когда сыновья вырастут и окрепнут достаточно.

Когда сыновьям исполнилось тринадцать, Хэль поняла, что время пришло.

На ночь глядя, она увела старшего в чащу и привязала ко древу.

Сын мой, сказала она, внутри тебя заключена невообразимая сила. Она сделает тебя опаснее льва, сильней быка, быстрей птицы и выносливей верблюда. И я намерена ее освободить, хочешь ты или нет.

Сказав так, Хэль сжала кулак и нанесла сыну мощный удар в грудь, ибо видела, что именно здесь незримая оболочка, которую она сотворила много лет назад, была наиболее уязвима.

Однако, оболочка осталась невредима.

Тогда Хэль ударила сильнее прежнего.

Матушка, взмолился рыдающий сын, если ты ударишь еще сильнее, ты меня убьешь!

Возможно, отвечала мать, но если я не сделаю этого, ты никогда не станешь тем, кем стать должен.

С этими словами Хэль ударила сына в грудь изо всей силы, на какую только была способна.

Хэль слышала, как трещат детские кости. Видела, как брызнула кровь изо рта мальчика, как закатились его глаза, как упала на грудь голова.

Приложив ухо к изуродованной груди сына, Хэль услыхала тишину, ибо сердце мальчика не билось…

Ṫ

Бледный свет острого, как бритва, месяца едва освещает округу.

Я несу фонарь, две верёвки и длинный лоскут чёрной ткани. Прямо передо мной движется грозная черная фигура. Это Старик шагает вперед быстро и решительно, слово ему самому не терпится поскорее всё закончить.

Мы идём к поляне с дубом. Там мой экзаменатор сделает то, что уже многие тысячи лет опытные калду делают с теми, кто сдал экзамен – Старик «вскроет» меня. Процедура будет неприятной. Чертовски неприятной, чтоб ее разорвало! Но без этого – никак.

Пришли.

Я ставлю фонарь и бросаю вервия наземь.

– Раздевайся! – приказывает Старик, и я сбрасываю платье, нижнюю рубаху и ботильоны.