Оттолкнулась от берега шестом и поплыла туда, где поглубже.

На середине озера я обнажилась.

Холодный лунный свет окропил мои груди и плечи. Лоно мое окропил.

Я села на холодные влажные бревна и посмотрев на Луну, различила на ней очертания черепа – Мать устремила на меня свои пустые глазницы. Под этим суровым взором я не имела права на нерешительность.

Я взяла камень и, сделав несколько вдохов-выдохов, соскользнула в черную озерную воду.

Тьма.

Тьма, холод и ужас – вот что испытываешь, когда ночью погружаешься на озёрное дно.

Моя рука, та, которой я держалась за опутавшую камень проволоку, по локоть погрузилась в ледяной и густой донный ил. На мгновение мне показалось, что какое-то живущее здесь чудовище обхватило мою руку беззубой отвратительной пастью.

Омерзение.

Следующей напастью стал пронизывающий до костей холод. Даже когда выходишь голышом на трескучий мороз, холод не так пронзает тебя как здесь, в черных глубинах. На секундочку мне почудилось, что я оказалась в аду, в той части, что Krios имеет названье – в обители вечного хлада.

Очень скоро мне стало не хватать воздуха. Мои легкие стали гореть, словно в груди у меня, выжигая ребра изнутри, пылали два факела.

Я понимала: если прямо сейчас не отпущу чертов камень и не всплыву, то останусь здесь навсегда.

Однако, отправляться в обитель Матери в мои планы пока не входило – я была слишком ничтожна, дабы предстать пред Её сияющим троном. Что я Ей скажу? Каким достижением похвастаю? Какой урожай собрала для Неё? Как много скота извела? Сколько душ загубила? Сколько младенцев похитила и сожрала?

С другой стороны, если я не выдержу и всплыву раньше времени, Мать скажет на последнем Суде: «Ты слишком легко сдавалась, милочка. Как ты думаешь, чего ты достойна?»

Заткнись и терпи! – сказала я себе, и очень скоро заметила, что ужас, страх и жжение в груди мало-помалу стали уходить.

Вспышка воспоминания.

Мне шесть лет. Жаркая кухня. Помещение заполнено бесподобным духом жареной в масле плоти. Мамá жарит пойманную Стариком щуку. И уже разделывает вторую.

– Посмотри этой рыбе в глаза, – говорит она мне, – в них отражается Смерть.

– Почему, мамá?

– Рыбы живут у самого дна, рядом с Ней. Они видят Её так часто, что Её изображение навсегда впечатывается в их ледяное око.

– А если я опущусь на дно, я увижу Её?

– Не знаю, увидишь или нет, но точно – ощутишь Её присутствие. Совсем рядом.

Время на глубине течет иначе.

Здесь, во тьме каждый миг превращается в вечность. В ледяную черную вечность.

Мое сердце бьется все реже. Все неохотней. Все с большим и большим усилием – словно оно устало и теперь хочет крикнуть: Я хочу отдохнуть! Позволь мне отдохнуть! Разреши хотя бы немного побыть в покое! Просто побыть в покое. В тишине. В неподвижности…

А потом наступил покой. Страшный, смертный покой.

Вот тогда-то я и ощутила Её.

Ощутила совсем рядом – где-то за левым плечом. Она заметила меня и протянула ко мне Свою ледяную ру…

– Ты неважно выглядишь. Ты устала? – спрашивает мой экзаменатор. Я слышу его голос словно сквозь сон или сквозь толстый слой ваты – он кажется невероятно далеким. Вот уже третьи сутки, как я не сомкнула глаз, не взяла в рот ни крошки хлеба. Я едва держусь на ногах. В голове – туман.

– Нет, господин, – отвечаю я едва слышно, будто я – не полная сил девица на выданье, но древняя, лежащая на пропахших потом и мочой перинах умирающая старушенция.

– Ты хочешь спать?

– Никак нет, господин.

– Ты голодна?

– Нет, господин.

Старик долго и внимательно разглядывает мое левое плечо. Берет со стола лупу. Поплевав на пальцы, трет похожий на пятерню почти черный синяк.