Нить Ариадны Стэнли Дж. Гриммс

ПРОЛОГ

10… 9… 8…

Небо над Землей в ту ночь было не просто темным, оно втягивало в себя свет, как черная дыра, затягивающая осколки мертвых спутников. Грязь веков копилась в его глубинах: пластиковые острова, трупы роботов-уборщиков, пепел войн, выброшенный за пределы стратосферы. Оно смотрело на планету слепым зрачком, дулом антиматериальной пушки, нацеленным в спину каждому, кто осмеливался дышать.

Цифры пылали над городом, как раскаленные гвозди, вбитые в плоть ночи.

В трущобах Нью-Пандоры воздух густел от запаха перегоревшей электроники и старых труб, извергающих желтый дым. Люди толпились на крышах трейлеров, будто стая летучих мышей. Старик в плаще из списанного термопокрывала, продырявленного лазерами патрулей, обнял мальчишку с глазами, слишком старыми для семи лет:

– Видишь? – он ткнул костлявым пальцем в цифру «7», которая извивалась, словно змея. – Скоро. Скоро он придет.

Мальчик молча кивнул, сжимая голо-фонарик, собранный из деталей сломанного дрона. Его свет мерцал, окрашивая лица в бледно-лиловый тех, кто годами не видел солнца.

Где-то внизу, в узком переулке между трейлерами, девушка с кибер-рукой, ударила кулаком по бочке из-под синтетического масла.

«Бум-бум-бум!»

Звук пробился сквозь гул антигравитационных платформ, но тут же утонул в реве двигателей. Она зарычала, выдернула из кармана пучок проводов и воткнула их в ржавую трубу. Звук усилился, превратившись в пульс, и толпа на крышах зашевелилась, как единый организм.

На краю «Ржавого Пояса», где трейлеры врастали в землю, словно металлические грибы, восьмилетняя Сара прильнула к окну, затянутому пленкой от радиационных бурь. Ее дыхание оставляло мокрые пятна на пластике, смешиваясь с жирными отпечатками прошлых лет. За спиной стояла мать, поправляя на запястье браслет из мелких камней. Спиральный шрам под ним светился тускло, как умирающий светлячок.

– Мам, а если он не придет? – Сара впилась ногтями в подоконник, оставляя легкие отметины на ржавом металле.

– Он придет, – Мать провела пальцем по шраму, и тот вспыхнул синим, осветив стену. – Он всегда приходит.

5… 4… 3…

Цифры прорезали небо, окрашивая землю багровой тенью. Где-то над головой завизжали «Стервятники» – корпоративные дроны, сканирующие толпу. Луч прожектора скользнул по крышам, выхватывая из тьмы лица: женщину с шрамом через все лицо, старика, держащего фотографию сына, девочку в цветастом платье.

– Глушилки! – закричал кто-то.

Из трейлеров вынырнули фигуры с ящиками, обмотанными проволокой. Резкий визг заполнил эфир, дроны замерли, их сенсоры захлебнулись помехами. Толпа заревела, поднимая самодельные факелы из обрезков труб.

2… 1…

Сара прижала ладони к стеклу. Сердце колотилось так, будто хотело вырваться из груди и взлететь к цифре, мерцающей, как глаз циклопа. Женщина положила руку на ее плечо, чувствуя, как дрожат пальцы, но голос был тверд:

– Сейчас.

0.

Тишина.

Даже ветер замер, затаив дыхание. Пластиковая пленка на окне перестала хлопать. Где-то далеко упала банка, и ее грохот прокатился по трущобам, как предсмертный стук.

Небо громко вздохнуло.

Тени сплелись в кольцо, огромное, как орбитальная станция Синее свечение зародилось в центре, сгустившись в шар, что пульсировал, словно гигантское сердце. Кратеры на его поверхности открывались, как рты, поющие на частоте, от которой звенели зубы. И из этого света шагнул он – Э́лиас Ве́ренн, человек-легенда, чье лицо было изрублено шрамами, которых не оставляют обычные войны.

– Мам… – Сара ахнула, увидев, как его плащ, сшитый из нейроволокон и разделенный на миллиарды пикселей, колышется в невесомости.

– Это еще не все… смотри, – Женщина прижала дочь к себе.

Элиас поднял руку, и Луна – настоящая, та, что висела над Землей до того, как корпораты опутали ее гравитационными сетями, – запрыгала на его ладони. Толпа взорвалась криками. Старик с фотографией зарыдал, прижимая ее к груди. Девушка с кибер-рукой ударила по бочке так, что треснула труба, и ритм подхватили сотни ног – топот по ржавым крышам, стук костылей, лязг протезов.

– Он носил ее! – завопил парень в плаще с выжженным символом Восстания.

Сара не отрывала глаз от Элиаса. Он повернул голову, и его взгляд упал на трейлер. На нее.

– Мам, он…

– Он видит.

Девочка почувствовала, как сильно мать стиснула ей плечо, но стерпела.

Элиас Веренн опустился на одно колено, и в уголках его губ заплясала улыбка.

Сара в ответ лишь слегка взмахнула ладонью.

А потом он подмигнул. Всему миру. Но Сара знала: этот жест был лишь для нее. И прикрыв на мгновение ресницы, ответила тем же.

Он сжал Луну в кулаке, и она рассыпалась на искры, превратившись в Млечный Путь. Звезды, такие неровные, точно нарисованные рукой ребенка на обрывке голопленки, замигали, расползаясь по небу.

Трущобы взревели. Дроны-мусорщики, сбившись в стаю, кружили в танце, мигая фарами. Кто-то запустил в небо огненную птицу – пакет с горючим гелем, и он разорвался фейерверком, осыпая всех пеплом надежды. В его свете Сара увидела, как плачет мать, как смеется девушка с перекошенной кибер-маской, как старик целует фотографию.

– Он спас нас, да, мам? Спас? – спросила Сара, когда небо начало темнеть, а голограмма Элиаса таять, превращаясь в дождь из голубых искр. – Человек, который… – она запнулась, провожая его взглядом. —… который носил Луну?

– Нет, доченька, – Женщина подняла ее на руки, показывая на толпу. – Он дал нам свободу.

Рядом мальчишка в прожженном комбинезоне танцевал на крыше трейлера, кружась с голограммой птицы в руках. Проекция трепетала, теряя форму от помех, но он смеялся, подбрасывая ее вверх, точно пытался вернуть в небо.

Все смешалось: смех и слезы, ржавчина и неон, запах горелой пластмассы и сладковатый дым от костров.

Женщина в рабочем комбинезоне обняла робо-механика, чья левая рука была заменена паяльником. Он тыкал раскаленным жалом в банку с горючим гелем, и каждый контакт рождал огненный всплеск. Синие языки пламени лизали ее щеку, но она не отстранялась. Ее смех звучал хрипло, как скрип ржавых петель.

Двое детей, не старше десяти, тащили по земле дрона-мусорщика, у которого оторвали лазерный модуль. Они привязали к его корпусу гирлянду из голо-пленки, и теперь дрон, жужжа от возмущения, кружил над толпой, разбрасывая мерцающие обрывки.

– Смотрите! – кричал один из мальчишек, прыгая на месте.

У трейлера с выцветшей надписью Бар «Черная дыра» толпились желающие. Крепкий парень разливал из канистры жидкость, от которой плавились пластиковые стаканы. – Пейте, пока “Селен” не выставил счет! – хрипел он, и люди залпом глотали напиток, кривясь от вкуса сварной кислоты и апельсинового концентрата.

А над всем этим парил Элиас, вернее, его тень – голограмма, рассыпающаяся на пиксели. Но люди тянулись к ней, как мотыльки. Старуха в платке, вышитом серебряной нитью, подбрасывала вверх горсть монет, и те блестели в лучах проектора, превращаясь в созвездия.

Даже дроны-надсмотрщики, зараженные вирусом «Декстера», присоединились к хаосу. Один, с выжженным корпусом, кружился над парком, точно в вальсе. Другой, лишенный лазеров, катил по земле бочку с горючим, а женщина в маске из обгоревшей кожи поджигала ее, создавая огненную спираль.

Сара видела, как мужчина с перебинтованным лицом раздавал детям конфеты из старых военных пайков, слежавшиеся, но все еще сладкие. Как девушка с робо-ногой танцевала на бронекорпусе «Стервятника», вбитого в землю. Как старый инженер запускал в небо шары из мусорных пакетов, и те лопались, осыпая всех блестками наножелеза.

Мать обняла Сару, показывая на робота-сборщика, который, качаясь, нес на манипуляторах импровизированный факел:

– Видишь? Даже они помнят. Даже эти железяки знают кто он.

И Сара вдруг поняла: чудо не в голограмме. И не в ожидании чего-то хорошо. Оно в том, как человек с ожогами на пальцах, осторожно гладил голо-птицу, как мать с младенцем качалась в такт музыке.

«Элиас – это мы. Все мы, кто помнит. Кто знает, что такое наслаждаться мгновением жизни»

В трейлере по соседству заиграла «гитара». Звук был хриплым, рваным, но люди подхватили песню, которую не пели десятилетия.

Женщина опустила Сару на землю и, достав из-под кровати ржавую коробку с логотипом «Селен-Индастриз», щелкнула по замку. Внутри, обернутые в термопленку от скафандров, лежали жестяные банки. Те самые, в которых раньше продавали ланчи.

– Помнишь, как мы добывали азот из старых холодильников? – она провела пальцем по шраму-спирали, и тот вспыхнул, активируя скрытый чип в банке. Стенки заморозились, покрываясь инеем. – Сегодня они станут волшебными.

Сара заглянула внутрь. В каждой банке плавали шарики, светящиеся нежно-голубым, как ядра квантовых реакторов. Они пульсировали, дышали, а на поверхности танцевали микроскопические частицы.

– Это же… крио-сливки из старого медотсека! – девочка ткнула пальцем в этикетку. – Ты сказала, они ядовиты!

– Для корпоратов – да. – Женщина улыбнулась, доставая ложку из ящика. – Но мы кое-что добавим.

Она бросила в банку щепотку драгоценной хронопыли. Мороженое взорвалось цветами: шарики стали розовыми, золотыми, изумрудными

– На, пробуй! —Женщина протянула банку Саре. – Вкус меняется, когда держишь во рту.

Девочка зачерпнула ложкой. Первый шарик растаял, выпустив взрыв мятной прохлады и… запах соснового леса. Второй, заискрился на языке, как газировка.