Спустя вечность Леонид услышал рев квадроцикла. Он изо всех сил закричал, но удивился слабости собственного голоса. Это был скорее стон, тонкий и угасающий.

Боже!

Квадроцикл удалялся.

Леонид сел, обеими руками отбросил бронещит.

Проход в башню и дальше в десантное отделение светился. Тоннель? Откуда свет?

Леонид ощутил облегчение и уверенность в себе.

Свет манил.

Леонид пополз к выходу.

Добрался до кормового люка, перевернулся ногами вперед, и сел. Обтер тыльной стороной ладони испарину. Ладонь была мертвеннобелой.

Неподалеку гремел бой. Стрельба затихала. Сейчас поедут обратно и меня найдут! Снова послышался рев квадрика…

– Аааа!

Слишком тихо!

Квадроцикл снизил скорость в низине, заметались фонарики. Фугаса нашли.

– Господи, дай мне сил!

Леонид вскочил и запрыгал на левой, посеченной осколками ноге. Ему показалось, что он узнал силуэты товарищей:

– Змей! Джеки!

Не удержался, упал, покатился с воплем боли по траве.

Через минуту его уже обтирали, бинтовали, поздравляли, кололи промедол. «На тебя скинули сорок сбросников! Мы считали!» Леонид чтото бормотал в ответ, захлебываясь от радости: «Опорник взяли? Взяли! А я жив! Жив! Господи! Спасибо Тебе!»

Деревня под Бериславом. Ты стоишь в очереди у ларька в ожидании хлеба. Хлеб уже привезли, но еще не выложили, лишь аромат свежей выпечки разносится над пыльными акациями и армейской колонной, ожидающей переправу.

И ты, весь такой седой и ироничный, изучаешь лица людей. Две мамашки с симпатичными взрослыми дочками гуляли и завернули сюда. Ты радуешься, что женщины перестали кутаться в жару. Видать, привыкли к военным. Две старухи – одна плотная, вторая сухая, обе в косынках осуждающе теребят взглядами девочку лет четырнадцати, вставшую в очередь с чупачупсом во рту. Неряшливо одетый старик опирается на палку и красными слезящимися глазами изучает стартовую ступень «панциря», что рыжеет в траве. Все молчат. А ты думаешь о том, как быстро люди привыкают к танку на своей улице.

В глазах женщин – настороженность. Еще недавно они были нимфами и грациями, женами и мамами, принцессамидочками. И вот уже полгода женщины живут с пониманием: никто не защитит, ни муж, ни отец, ни брат. Нет государства. Нет эмансипации, феминизма. Всё испарилось. Есть только одетые в потное хаки мужики с контуженными глазами, «только что с передка». В глазах женщин, и молодых, и старых, общее невысказанное понимание: здесь они – добыча. Как тысячи лет до сих пор. Усталые «вежливые люди» оскотиниться на войне не успели и девушек не трогают – хлеба бы купить. Но женщинам неуютно.

Над ГЭС изза Днепра тонко взвивается звук сирены – воздушная тревога. Очередь не реагирует. Техника приходит в движение, лязгают гусеницы. Колонна рассредоточивается.

В голубом небе друг за другом лопаются белые шарики, это «панцири» сбивают HIMARSы. За вспышкой над головой следуют два разрыва: сначала перехваченного снаряда, следом – звук старта зенитной ракеты. Люди в очереди вздрагивают, ктото пригибается, все молча считают вспышки. Все знают, что «панцири» не могут сбить все снаряды, и прилет будет! Будет прилет!

В глазах женщин – страх. Никто не защитит. Лязгают гусеницами русские мужские игрушки, в небе рвутся американские мужские игрушки. Инстинктивно мамашки с дочками шагают к тебе спиной, так укрываются под деревом в непогоду.

Восемь! И? Девятый HIMARS падает в четырехстах метрах на околицу. Очередь издает стон. Женский стон. Дребезжат оконные стекла, гдето чтото вылетело. Над деревней вырастает облако бетонной пыли, которое тут же сменяется черным дымом пожара.