Сейчас напротив Дмитриева стоял другой человек, пышущий силой, здоровьем и… достоинством. На нем было темно-синее зимнее пальто со стоячим воротником, теплые кожаные ботинки с тупыми носами и шапка с егерским козырьком, отороченная мехом норки. Брюки – классического черного цвета и даже из-под пальто было видно, что стрелки на брюках тщательно отутюжены. Пивного живота не было и в помине, а движения рук были наполнены уверенностью и энергией. И этот сильный человек сейчас весело глядел на виновника потери жилплощади, предлагая вспомнить дело о выселении.

– Вас просто не узнать, – пробормотал Дмитриев. – Вы так хорошо выглядите, что…

– Важно, что я хорошо себя чувствую, – прервал его Грибакин. Продолжая держать руку адвоката в своей ладони, он вдруг притянул защитника к себе ближе, причем сделал это так легко, словно кухонный стул передвинул с места на место, и, с той же широкой улыбкой, спросил:

– Не ожидали меня таким увидеть?

Обмеревший Дмитриев несколько секунд пытался что-то ответить, но у него так перехватило дыхание, что он не мог произнести ни одного слова. Адвокат беспомощно поводил свободной рукой почему-то в направлении Лиговки, пытаясь выдавить из себя ответ, но только беззвучно разевал рот. В эти мгновения он напоминал «Семен Семеныча» из фильма “Бриллиантовая рука” в исполнении Юрия Никулина, встретившегося на спуске в подземный переход с бородатым громилой в противосолнечных очках.

– Не ожидали? – переспросил Грибакин, продолжая скалить зубы.

– Нет! – выдохнул Дмитриев.

– Да, круто вы мою жизнь повернули. Все хотел найти да спасибо сказать. А тут вы сами навстречу идете, прямо в руки, можно сказать.

Внезапно адвокат испытал чувство злости, злости на самого себя. Эта злость неоднократно выручала его в юридических схватках – в момент, когда он безнадежно проигрывал дело, когда понимал, что уже нечего было терять. Это была та спортивная злость, которая вселяла в него уверенность в правоте своих доказательств; он обретал чувство собственного достоинства, при этом, не превращаясь в чванливого индюка, но становился находчивым и молниеносным в аргументах. В эти минуты в нем словно жил некий голос, задававший один вопрос: “Ты можешь, Дима?” И нередко защитник находил ответ за короткое время, а доводы его обретали ту железобетонность, которая помогала вытянуть безнадежный судебный спор или свести потери клиента к минимальным.

Вот и сейчас в нем словно проснулся этот голос, спрашивающий – “Ты можешь?”

Он вырвал свою ладонь и резко ответил Грибакину:

– Так ведь вам же на пользу пошло! Вы другим человеком стали и это видно. Может, стоит действительно поблагодарить меня за это?

Грибакин слегка сконфузился, но затем снова заулыбался:

– Да я и хочу поблагодарить вас. Честное слово. А вы о чем подумали?

– Уже неважно, – сказал спокойнее Дмитриев. – Важно, что вы изменились в лучшую сторону. Значит, и жизнь ваша стала лучше во всех отношениях.

– Разрешите вас в кафе пригласить? – спросил Грибакин. – Тут недалеко отличная пиццерия. “Песто фунги поло” – пальчики оближешь.

– Да вы гурман, – улыбнулся Дмитриев. – Стали знатоком итальянской кухни?

– Лучше всего я разбираюсь в русской кухне, – ответил Грибакин. – У меня ведь, знаете, ресторанный бизнес. В том числе, банкетный зал на Октябрьской набережной. Но итальянскую кухню уважаю… Поваром в этой пиццерии, правда, русский работает. Но руки у него растут откуда надо. Хочу его к себе переманить.

– Чтож, от хорошей пиццы не откажусь.

– Надеюсь, от бокала красного вина – тоже?

– Кстати, как вас зовут? – спросил адвокат. Он уже совершенно успокоился и предвкушал и ароматную пиццу, и вкусное вино.