Никогда не сдавайся Василий Коновалов

События, изложенные в рассказах, вымышлены, персонажи – плод авторской фантазии.

Подарок от коллеги

Я люблю слово “провинция”. Возможно,  эта любовь родом из детства: из “Трех мушкетеров” Александра Дюма или “Спартака” Рафаэлло Джованьоли. Мои любимые книжные герои либо родились во французской провинции, как Д ‘Артаньян, либо сражались в римской – как Спартак.

В русской провинции, в нашей глубинке почему-то всегда тебе рады. И даже в суде (мировом или районном) относятся приветливо. Ты и сам радуешься, когда удается поменять ежедневность и обыденность большого города на что-то новое. Поменять на время, чтобы, соскучившись, вернуться в свое родное гнездо, как во что-то обновленное.

Сакович не захотел ехать в провинцию и отдал мне дело Гаранина. На первый взгляд, вполне заурядное дело. Да, оно было бы заурядным на какой угодно взгляд, хоть на первый, хоть на десятый, если бы не местные особенности. Но я поначалу не знал о них ровным счетом ничего. И хорошо, что не знал, иначе упирался бы всеми конечностями, чтобы не поехать

Гаранин разводился со своей женой и делил совместное имущество. Оба – индивидуальные предприниматели, живут в одном из райцентров Новгородской области. Ведут торговый бизнес, есть недвижимость: двухэтажное здание магазина, здание под автосервис с шиномонтажом. В понятие “шиномонтаж” Гаранин вкладывал и оборудование, и площадку, и складское помещение, в котором хранил необходимый ЗИП. Вот с шиномонтажом-то и обидели Гаранина. Суд присудил шиномонтажный комплекс жене, а ему – денежную компенсацию: малую и несоразмерную. А шиномонтаж был важен для Гаранина. И он почему-то решил, что помочь ему может только питерский адвокат. Так он появился в адвокатской конторе и попался на глаза Саковичу. Или в лапы. Саковичу в лапы лучше не попадаться. Поможет обязательно. Даже когда человек начинает изнемогать от финансового бремени юридической защиты, Сакович не обращает на это никакого внимания  и продолжает неутомимо помогать и содействовать – пока у клиента не иссякнут денежные соки. После этого он обретает свободу от Саковича.

 Но тут выработанные многолетней практикой рефлексы не сработали. Сакович узнал, что надо ехать в командировку, да и решение уже вынесено, мало шансов, что его изменят во второй инстанции. Поэтому лапы Саковича  разжались, и я бережно подхватил Гаранина в свои руки. В отличие от Саковича я тогда умел радоваться любой работе. Передавая клиента, старший коллега наставительно заметил:

– За консультацию не бери! – что означало: “Я уже взял”, после чего отечески потрепал меня по плечу: – Ну, давай, копай!

И я отправился копать. “Копать” включало в себя: выслушать клиента, записать фактуру по делу, посмотреть документы, проанализировать их и выдать предварительное заключение – каковы шансы на успех.

Гаранин предусмотрительно привез и бумаги, которые ему подготовил адвокат в первой инстанции, и решение суда. Вполне достаточно, чтобы составить апелляционную жалобу, что и было мною сделано. Мне бы тогда еще обратить внимание на то, что Гаранин несколько раз упомянул: суд купленный, поэтому и решение в пользу жены вынесли. Но я не стал на этом зацикливаться, потому что не раз уже слышал про “купленный суд”, когда дело проиграно. Слышал и от клиентов, и от адвокатов. Первые не могут себя представить неправыми в судебном споре, вторые не могут признаться, что взялись за заведомо проигрышное дело.

Первый выезд и шокирующие новости

Прошло некоторое время, жалоба была принята к производству, а затем назначено судебное заседание. Гаранин заботливо предложил отвезти “питерского адвоката” на своей машине. Что ж отказываться, ведь машины у адвоката  все равно нет.

Едем в ночи на Гаранинской тойоте. Кругом снег, лес и тишина. В руках термокружка с вкусно заваренным кофе. На душе настроение категории “какой русский не любит быстрой езды” и все такое. Романтика!

И тут Гаранин начинает:

– Михаил Васильич, есть некоторые особенности в моем деле.

Гаранин обращался ко мне исключительно по имени-отчеству, демонстрируя свое уважение. Скажу честно, что я не отвечал взаимностью и, с согласия клиента, запросто называл его по имени.

Я привычно отметил для себя, что Гаранин, как и большинство клиентов, говорит: “в моем деле”. Адвокат говорит: “в нашем деле”, демонстрируя свою причастность. Словом, всячески примазывается к будущей славе своего клиента в случае победы. Про поражения не будем. В них виноват только адвокат, как тренер в спорте. И правильно, чтобы служба медом не казалась.

Обычно я замечал и другое: когда тебя охватывает чувство расслабленности в работе, то клиент находит способ сделать так, чтобы ты напрягся.

Но в этот раз я не почувствовал подвоха. Душа была безмятежна, как ребенок, едущий в неизведанное, но прекрасное далеко.

– И что же? – спросил я, приготовляясь сделать глоток кофе из термокружки.

Гаранин равнодушно ответил:

– Моя жена пьет в одной компании с председателем суда.

Кофе обжигал губы и язык, но я этого уже не чувствовал. Прекрасное далеко померкло навсегда. Душу заполнили совсем другие звуки. Это был грохот танковой колонны вермахта из лета 1941 года. Грохот приближался и нарастал.

Гаранин, не встречая сопротивления с моей стороны, беспощадно добавил:

– А брат жены – зам районного прокурора.

Кровожадный лязг танковых гусениц раздавался рядом. Как армейский новобранец, я был распластан на дне окопа и не находил в себе сил взглянуть на надвигающегося железного монстра. Сознание подсказывало – надо бежать, и я сделал слабую попытку спастись под личиной юмора:

– Послушай, а нам дорогу домой КамАЗами не перекроют?

Но этот новгородский купец не знал ни юмора, ни сантиментов. Он помолчал, будто взвешивая, как потяжелее меня ударить, и выдал:

– Не должны, у меня гаишники знакомые.

Спастись не удалось. Пути назад были отрезаны. Мы мчались по заснеженному ночному шоссе навстречу неминуемой катастрофе. Суд – в 10 утра, сейчас – 2 ночи. Недолго осталось…

Из автомагнитолы звучал “Маяк”. Легко узнаваемый голос Стиллавина сообщил об очередной годовщине со дня смерти Уинстона Черчилля. Стиллавин рассказывал о самой короткой, но яркой речи английского премьер-министра. Эту речь он произнес перед студентами колледжа, в котором когда-то сам учился. Ко времени выступления Черчилль давно пребывал в отставке и занимался мемуарами. Пресса анонсировала, что Черчилль хочет сказать что-то очень значительное для юных умов, передать им квинтэссенцию того, что он вынес из своей многолетней политической карьеры, из своей жизни. Послушать речь маститого политика съехалось множество людей со всех концов Великобритании.

В битком набитом зале, где люди плотно стояли возле стен, Черчилль поднялся за трибуну. После короткого приветствия он трижды произнес одну фразу:

– Никогда не сдавайтесь! Никогда не сдавайтесь! Никогда, никогда, никогда не сдавайтесь!

На этом речь была завершена, и Черчилль, под недоумевающие взгляды зрителей, покинул трибуну.

Стиллавин что-то еще продолжал говорить, но я не слышал его, поскольку самое важное уже прозвучало. Вначале я просто разозлился. “Старый английский бульдог, тебе легко говорить “не сдавайтесь”, когда на тебя работает весь аппарат правительства”, – вертелось в голове. Но потом пришло другое: “Он-то старый, а ты молодой. Неужели не можешь? Ведь у тебя еще все впереди. Нет, не так. У тебя все еще СПЕРЕДИ”. Этот мысленный каламбур, игра словами вызвали у меня усмешку, которую увидел Гаранин. Оказывается, он, хранивший гробовое молчание после признательных показаний о друзьях и родственниках своей жены, зорко следил за настроением своего адвоката. Наверное, я даже громко хмыкнул, потому что Гаранин немедленно повеселел и бодро заявил:

– И не думали сдаваться!

С этими словами он добавил газу.

Пробные шары

Столы, составленные в виде буквы “П” с местами для судьи, прокурора и адвоката, были расположены как обычно, как во многих залах судебных заседаний. Я  занял свое место защитника – рядом с “клеткой” для подсудимых.

Вошла судья, прошла на свое место, объявила заседание открытым. И только тогда я обнаружил, что сижу один за столом для адвокатов. Адвокат жены Гаранина уселся в “зрительном зале”, на тех местах, что предназначены для слушателей, для истцов и ответчиков, для прессы. Рядом с ним сидела жена Гаранина, в стороне от них – Гаранин. Это открытие почему-то развеселило меня, и я посмотрел на судью с улыбкой.

Я часто улыбаюсь в зале суда. Это не всегда находит понимание со стороны судей. Иногда приходится слышать:

– Налоги не платят (пьяными за руль садятся; наркотиками торгуют) да еще и улыбаются.

Действия подсудимых почему-то относят к персоне защитника.

На этот раз судья ничего не сказала.

Кратко повторив доводы жалобы, я забросил судье пробный шар: заявил ходатайство, чтобы жена Гаранина предоставила бумагу, какие виды бизнеса она может законно вести. В юриспруденции это называется “виды разрешенной экономической деятельности”, а юристы попросту говорят “разрешение” 1

 Вообще-то, в апелляции нельзя заявлять об истребовании новых доказательств. Обычно судьи резонно замечают:

– Что вам мешало сделать это в первой инстанции?