Джованни Нери, тюремщик Барджелло, позже вспоминал: «Когда его сняли с веревки и бросили в камеру, я думал, он умрет к утру. Но вместо стонов, я слышал, как он бормотал странные фразы, словно говорил с кем-то невидимым: 'Лучше внушать страх, чем любовь…, государь не должен бояться заслужить дурную славу за те пороки, без которых трудно спасти государство…'. Это было жутко. «

Донато Джаннотти, встретивший Макиавелли годы спустя, записал его слова об этом испытании: «Когда тело подвергается такой боли, разум обретает удивительную ясность. Я понимал, что каждое моё слово может стать приговором не только для меня, но и для других. И я молчал».

Четыре раз за день заключения Макиавелли (с его слов это было шесть раз) – его поднимали и опускали на веревке, но он продолжал отрицать связь с заговорщиками. В конце концов, Колонна приказал прекратить пытку, понимая, что дальнейшее насилие может привести к смерти заключенного, а это не входило в планы Медичи.

Физические страдания усугублялись психологическими. В соседних камерах содержались другие арестованные по делу о заговоре. Крики пытаемых разносились по коридорам Барджелло, создавая атмосферу ужаса. По воспоминаниям Джакомо Нарди, «даже самые стойкие теряли присутствие духа, слыша эти звуки».

Письмо Мариэтте, тюрьма, март 1513 года

«…Мариэтта, не тревожься из-за того, что пишут. Я не предал, не солгал, не унизился. Мне ломали тело, но не душу. Я ещё держусь – может, потому что в голове всё ещё твой голос, говорящий: «Ну не сглупи, Никколо! Я не знаю, выпустят ли меня. Но если да – клянусь, я никогда больше не доверю судьбу тем, кто ставит силу выше ума. Позаботься о детях. Если есть возможность – продай кур или вино, но купи чернил и бумаги. Я должен писать. Это всё, что у меня осталось».

Макиавелли в тюрьме – это как Вольтер в Бастилии или Сервантес в алжирском плену: страдающее тело, но кипящий мозг. Он был раздавлен, растерян – но не сломлен.

Но Макиавелли даже тут искал возможность, чтобы применить свой аналитический ум. Он видел, как происходит давление на человека и морально и физически, как говорят, что говорят, каким тоном говорят. Как их человека пытаются выбить все человеческое и заставить его сделать что-угодно, или признаться в чем угодно.

Условия содержания были ужасающими. Камера Макиавелли представляла собой тесное помещение с каменным полом, без окон и с минимальным доступом свежего воздуха. Единственным источником света была узкая щель под дверью. Пища состояла из черствого хлеба и воды, иногда с добавлением жидкой похлебки.

Физические страдания, перенесённые Макиавелли в тюрьме, были нешуточными. Доктор Альберто да Риказоли, осматривавший его после освобождения, оставил профессиональное заключение: «Вывих обоих плечевых суставов, множественные кровоподтеки на спине и груди, два сломанных ребра. Удивляюсь, как он вынес все это, не потеряв рассудка». Существует легенда, что во время пыток Макиавелли сочинял сонеты, чтобы отвлечься от боли. Один из них начинался строками: «У меня есть лишь то, что я знаю, и это знание теперь мое проклятие».

Пытки и заключение стали для Макиавелли своеобразной инициацией, открывшей ему глубины человеческой природы, обычно скрытые от глаз. Микеле Бруни, тюремный священник, часто беседовавший с заключенными, позже написал в своих воспоминаниях: «Макиавелли не терял присутствия духа даже в самые мрачные моменты. Он наблюдал за другими узниками, за тюремщиками, за судьями – и делал выводы. «Здесь я вижу человека в его истинном облике, без масок и притворства», – сказал он мне однажды».