– Надежнее всего целевая стрельба из винтовки на открытом пространстве, но это не ваш профиль. Ближний бой с пистолетом-пулемётом – слишком много шума и провал задания обеспечен. В городе надёжнее пистолеты и патроны к ним только ходовых марок. Не раздражайте местную полицию избыточным количеством ликвидированных лиц – со времён Гитлера там всё те же, криминалисты сразу определяют использование оружия армейского образца и уж тем более автоматического, а это озлобляет полицию уже военную и идёт повальный розыск. Мордобой и поножовщина хороши не более чем для пьяной конспирации – тот же нож даст подозрение на уголовника, а не на разведчика, но нужно, чтобы обезоруженный «клиент» был максимально обработан на предмет информации, добивание же допустимо в крайнем случае…

Вроде и избитое, но я привык действовать на войне. Здесь, в случае с направлением курса переподготовки, действие определяло пока ещё мирное предполье – игрушечные городки и прилепившиеся к ним деревни с хуторами, коими набита Германия.

Наше «старичьё» весело втянулось в учебный процесс. Начали баловаться разведпоиском на машинах по набору установочных данных и радиопеленгов, благо многие так действовали ещё в 1942-45-м годах. Пошли полевые выходы с бросками на сорок километров по лесам и выходом на связь, уход от «хвостов». Но уже давило местное – чаще находили бандсхроны, давали в эфир координаты схронов оперативно-боевым группам МВД-МГБ.

Будто не сговариваясь, майор всё чаще проверял с группами виды и типы тайников. Затем шли разборы. Вспомнилось старое партизанское – «лес страшен тем, что усыпляет». Во мне сыграло ретивое – начали отрабатывать противодействие «хвостам» из засад, отсечением снайперским и пулемётным огнём. Майор вскоре стал выдавать задания группам поиска на выявление засад по следовой обстановке. Пошло и «горячо любимое» -работа с собаками – помогали пограничники.

Мы не заметили, как прошло полтора месяца… В середине апреля, среди ночи, на плацу заорал ревун тревоги…

…Их убили в предутренних сумерках, у лесной дороги. Сгоревший ЗИС – «захар» был завален взрывом на правый борт, вокруг распластано лежали четыре тела. Страшно было то, что два тела были когда-то красивыми женщинами. Поднимая глаза вверх, ты видел более страшное – на чёрном буке, повешенную на верёвке – «шворке» раздетую женщину, метрах в пятидесяти, в сторону леса. Повсюду были следы сопротивления, сорванная одежда…

Шла чекистско-войсковая операция по выявлению и ликвидации нацбандитов. Накануне бандеровцы спалили сельсовет, взорвали МТС5. Но убийство председателя сельсовета, водителя, сержанта-милиционера и учительниц, ехавших из Каменца, озлобило нас до предела. Все группы центра были брошены на разведпоиск, совместно с местной милицией и оперативным полком внутренних войск.

Мне достался в помощники колоритного вида местный начальник милиции. Старший лейтенант в годах, за сорок, с обвислыми усами и запорожским оселедцем на голове под милицейской фуражкой выглядел и смешно, и грозно.

Квадратом поиска нам определили бывшее польское село с пятью хуторами. Старлей, зло сплёвывая сквозь зубы с цигаркой, тараторил со злостью в голосе.

– Погане це місце. У тридцять дев'ятому році тут польське село було, так вони в Польщу під Гітлера не пішли, тут залишилися. Колгосп у них був, все як у людей – великий млин, школа, лікарня. А в сорок другому якісь тварі з лісу прийшли, та постріляли всіх6.

– Кто пришли? Немцы?

– Всяке кажуть. Може й німці – партизан тут небагато було. Але як людей заживо закопували, так бандері були явно. І всіх покидали в загальну могилу. Потім місцеві говорили-три дні земля ворушилася. А тут знову нагадали, тварі, про себе