За шутками и прибаутками прошло пять часов. С шоссе выехали на просёлки, ещё через два часа лесной дороги колонна упёрлась в казённые ворота КПП со звёздами на створках.

Чертыхаясь, наше героическое воинство вытряхнулось на слякотный плац. Строевая машина вновь повторила львовское построение.

Заведомо зная обычный разведчицкий трёп, майор спрашивает:

– Товарищи курсанты, где находится наша воинская часть?

Ребята настолько надоели своим трёпом, что я обратился к майору:

– Судя по скорости колонны и направлению маршрута…Каменец-Подольский?

Строевая машина лукаво улыбнулась:

– Ответ неверный. Товарищ курсант, так вы знаете, где находится наша воинская часть?

–Никак нет!

– Отлично! Группа, напра-а-а-в-о! В расположение шагом марш! – скомандовал майор.

Лукавство майора было явной частью проверки мужиков. Полтора десятка офицеров в тот же вечер разбили на группы – «тройки». Мне достались эти двое, с местным колоритом – «Аист» и «Бекас».

Разбивка имела отработанную за годы войны схему, применявшуюся в диверсионно-разведывательных группах ГРУ и абвера4 – командир группы, боевик-маршрутник с навыками снайпера и радист. В зависимости от темы занятия, задач полевого выхода, роли в группах менялись.

Причина столь основательного подхода по знакомой атмосфере военного времени и выяснилась утром, на первом занятии в классе…в 6 утра. Не вдаваясь в игру в наскучившую балалайку политзанятий и военно-политической обстановки, инструкторы с ходу перешли на доведение оперативной обстановки против зон ответственности Групп советских оккупационных войск в Германии и Австрии, вариантов оперативного развёртывания американских и британских войск на направлениях ударов против соединений Советской Армии.

В направлении стыка советской, американской и британской оккупационных зон, в районе Гессен-Кассель, в предполагаемой полосе наступления 8-й гвардейской армии, командование решило развернуть сеть агентуры, явок, узлов связи, задействовать сеть работающих в американской и британской зонах нелегалов…

В разгаре и так была катавасия с «воздушным мостом» в Западный Берлин, но что-то опять подталкивало к войне вчерашних союзников…

Уже не задавая лишнего трёпа, группы убыли на занятия на стрельбища и учебные поля. Прыть старых фронтовиков на «тропе разведчика», стрельбище и минном городке быстро задала тонус всему процессу. Опять изнурение себя по 16-18 часов в сутки, но пугала неизвестность. Неужели опять 41-й?

На третьи сутки приснился Сенька Харламов с криком «За что?». Проснувшись и сдернув с себя казённое байковое одеяло, одевшись, я вышел на мокрый плац.

Тянуло прелью букового леса. За плечо тронул кто-то. За спиной стоял майор.

– Первых своих погибших вспоминаешь? Не надо – забудь, тебя нет вчерашнего…

Обиды на эти слова не было. Старая истина нервного существования не изменится, ибо как там, у древних греков – «нет ничего нового под солнцем»…

Как и зимой сорок первого-сорок второго всё встало на повторяемый круг вводных данных с видоизменениями в отрабатываемом театре военных действий – «физо» на полосе разведчика с отработкой маскировки, занятия в классе на макетах местности Германии и Австрии, горохом сыпались вводные, менялись роли в группах и новые вводные сыпались вновь. Как и в академии, мы заново сдавали зачёты по оперативному страноведению и иностранным армиям. Проверяли с комиссией преподавателей и разговорный немецкий язык. Английский же, почему-то, проверяли на уровне примитивных разговорных фраз и перевода боевых документов, шло изучение образцов документов, находящихся в обороте в оккупационных зонах. Тут даже наметился отсев – выбыла одна группа, ибо мужички разговаривали только на немецком. Каждый день отрабатывалась радиосвязь, приёмы шифрования и кодографии, приёмы связи на кочующую рацию и при работе на убывающей волне… Каждый день, последовательно шли стрельбы – от пистолета до станкового пулемёта, гранатометание, метание ножей. Рукопашный бой сводился до приёмов обезоруживания и удушения. Причём майор категорически настаивал на ограниченном применении оружия.