– Когда доктор Брук позволит вам встать? – начал он наобум.

– На этой неделе, я полагаю.

– Но выходить из дома пока будет нельзя, я думаю?

Рэдфорд обвёл комнату взглядом, и ясно представил, каково быть запертым здесь в этот сияющий весенний день. У окна бросался в глаза сломанный плетёный стул, бывший притом единственным пригодным для сидения предметом мебели, если не считать того, на котором восседал сейчас сам Рэдфорд.

– Но, конечно, необходимо более комфортабельное жилище, если уж вам придётся побыть взаперти, – заметил он, глядя на стул почти что с возмущением. – Невозможно долго сидеть на такой штуке.

– В соседней комнате есть диван, – сказал Мильнович уклончиво.

– Это та узенькая скамейка? Это ещё хуже, чем стул; на ней не сидишь, а балансируешь. Часто хотел спросить вас, где, чёрт побери, вы подобрали эту ужасную вещь, … то есть, я хочу сказать…, – запутался он, вспыхнув, в то время как лицо Мильновича потемнело. – Да нет, нормальный диван, особенно когда к нему привыкнешь, но для больного, мне кажется, не очень подходит. Какой-то он скользкий, знаете ли.

Мильнович не ответил, и Рэдфорд ещё раз торопливо пробежал взглядом по комнате. Он и раньше бывал в этой комнате, но никогда её убогая обстановка так не бросалась ему в глаза. Железный рукомойник с облупившейся эмалью, окна без штор, зеркальце на стене, в покоробившейся деревянной рамке, не привлекали прежде его внимания, да и шаткий диван в соседней комнате остался бы незамеченным, если бы не привелось ему однажды испытать на себе всю степень его неудобства. Но сегодня все эти подробности назойливо лезли в глаза. Он даже заметил отсутствие трёх зубьев на гребёнке, лежащей на умывальнике. Единственным, что было хоть как-то похоже на украшение, было изображение тёмнолицей мадонны на золотом фоне, нарисованной на деревянной доске, и поставленной на деревянную полку в углу комнаты. На голой стене она смотрелась так неожиданно и неуместно, что Рэдфорд не сразу отвёл от неё взгляд.

Но вскоре его мысли вновь вернулись к плетёному стулу.

– Это совершенно невозможно, – громко высказался он. – Мильнович, разрешите мне прислать вам кресло; у меня есть одно, которым я не пользуюсь, честное слово не пользуюсь, – вам положительно нужно что-то получше, чем этот стул, – даже доктор Брук вам это скажет.

– Я собираюсь взять стул внаём. Аарон Бловурц сдаёт мебель, как вы знаете.

– Да, c молью впридачу, не говоря уж о других насекомых. Чепуха, Мильнович, вы должны позволить мне послать вам это кресло.

– Мне не нужно никакого кресла, – сказал Мильнович с ноткой раздражения. – Я уже условился с Аароном Бловурцем.

Резкость тона обескуражила Рэдфорда, но ненадолго.

– Ладно, если у вас уже есть кресло, – начал он снова через минуту, хотя и менее уверенным тоном, – вам всё равно понадобится скамеечка для ног, и ещё низенький столик для газет, чтобы они были у вас под рукой. Наверняка, у Аарона Бловурца нет таких столиков, а у меня как раз есть такой, и он все время мешается мне на пути, – вы положительно обяжете меня, если…

– Я не могу обязать вас, Рэдфорд. Очень благодарен, но мне не нужны никакие вещи.

– Вообще никакие? – повторил Рэдфорд, ещё раз безутешно оглядывая комнату в смутной надежде обнаружить новый повод для предложения. Поводы-то были, но воспользоваться ими было нельзя, ибо не мог же он, в самом деле, предложить товарищу новое зеркало или шторы.

– Скажите, Мильнович, – заговорил он опять, повинуясь импульсу любопытства, и глядя на тёмнолицую мадонну в углу, – у вас всегда была картина? Я её раньше не замечал. Я и не знал, что вы так набожны.