– Да ты, видать, из богатеньких? У Скоропадского нищие не в почете. Не так ли?
– Мы вси за народ.
– Ну что, Алеша, отпустим? – обратился Махно к Чубенко. – Хай расскажет (он явно не глуп), что мы не живодеры, как их варта.
– Я не против.
– Иди, иди! – поторопил пленного Лютый. Но тот не мог поверить в свое счастье и топтался на месте.
– Просить надо, елки-палки? – гаркнул Ермократьев. – Ишь ты, большой пан. Возьмем и передумаем!
Только теперь полтавчанин пошел, не ускоряя шаг. Ожидал пулю в спину, однако не побежал, терпеливо карабкался по склону балки.
– А с вами… особый разговор, – Нестор ткнул пальцем в грудь мрачного галичанина. – Предлагаю написать обращение к солдатам. Земля, говорите, одна, родная, украинская. Так?
– Так, – подтвердили пленные. Их поразило, как легко отпустили полтавчанина. «Свойи. Царю служылы. От и жалко», – решили они.
– Зачем же тебе, столяру, угнетать гуляйпольских тружеников? Ответь! – потребовал Махно.
– Нэ знаю.
– Может, ты, черная кость, зэмлэроб, объяснишь?
– Офицеры трэбують, и мы прысягалы. А слово трэба дэржать.
– Земля, значит, украинская у вас, а присяга австрийская. Ловко получается, хлопцы. Не-ет, на двух стульях сегодня не усидите. Выбирайте одно. Согласны писать?
Галичане едва заметно кивнули.
– Петя, дай тетрадь.
– Там же вирши, Нестор.
– Скорее, а то полтавчанин подмогу приведет. Пиши посередине:
Солдаты!
Гуляйпольская повстанческая организация предлагает вам всем не слушаться своих озверевших офицеров. Перестаньте быть убийцами украинских революционеров, крестьян и рабочих, палачами их освободительного дела. Поверните штыки против тех, кто привел вас сюда. Нам нечего делить. Советуем по совести: уезжайте в Галичину, Австрию и Германию и освобождайте там угнетенных братьев и сестер.
В противном случае, солдаты, мы будем принуждены убивать вас и вырезать поголовно. Выбирайте, что лучше. Потом не жалейте.
– Все, Петя. Как твоя фамилия, столяр?
– Володымыр Оленюк.
– Подписывай! – велел Махно. – И на другом листе тоже. Это документ для нас. А ты?
– Олэсь Бандура.
– Давай и свою каракулю. Вот так. Теперь забирайте листок и валяйте на все четыре стороны. Живо!
Не долго думая, галичане побежали.
– Стой! – приказал Нестор, и усмешка играла на губах.
Двое ошарашенно оглянулись, оцепенели. Неужели конец? Уж больно легко отпустили. Сейчас пальнут! Вместо выстрела они услышали:
– Запомните, браты, у рабов нет и быть не может родной земли. Ступайте!
С дороги галичане приметили (Махно и это учел), что отрядец выбрался из балки и уехал направо. Но они не видели и не могли видеть, как он повернул затем назад и направился совсем в другую сторону.
Агроном Михаил Дмитренко, круглолицый, коренастый, в добротном костюме, выпил чарку в шинке и, не закусывая, что было на него не похоже, пошел по деревянному тротуару. На душе кошки скребли. «Капкан, капкан», – навязчиво лезло в голову дурное слово. Оно прилипло к нему с самого утра, когда появился во дворе рябой, обычно разбитной хлопец, племянник из Марфополя – сын Николая Клешни.
– Не спится? – удивился дядя. – Батько прислал?
Хлопец как-то загадочно молчал, краснел и вдруг заплакал.
– Ану в хату, Костя, – велел Дмитренко, впервые обнимая племянника. – Ану говори.
– Нэма… билыне… батька.
– Та дэ ж вин? – Михайло сжал зубы от недоброго предчувствия, что поселилось в нем еще с тревожной весны.
– Махно був… – Костя зарыдал.
Дядя дал ему воды. «Неужто за пособничество… отомстили Николаю? – терялся в догадках Дмитренко. Предчувствие беды усилилось. – Теперь же моя очередь!» Племянник выпил, смахнул слезы и продолжал: