– Назад поворачивай! – крикнул Махно.

Сердце его зашлось, упало, исчезло. Тело обрело необычайную легкость, и всё вокруг стало трын-травой. Кучер очумело скосил глаз, не понимая.

– Назад! – рявкнул Махно, и тачанка, чуть не перевернувшись, крутанулась. Преследователи тоже оторопели: почему возвращаются? Неужели свои?

Нестор поднял руку:

– Пан, стой! Не стреляй! Мы милиция! – и шипел кучеру: – Подворачивай! Еще! Еще!

Их разделяло теперь метров тридцать. «Бес его разберет в этой кутерьме: свои там, чужие?!» – колебались солдаты.

– Яка милиция? – прокричали с недоверием и злобой. Тот миг нерешительности оказался для них роковым.

– Бей! – выдохнул Махно, стреляя из нагана. «Максим» в упор косил нападавших. Ни один из них не устоял: кого разорвали пули, кого ранили, а кто и со страху упал. Их быстро окружили.

– Глянь, живой!

– И цэй дышэ.

– Не притворяйся, гад. Встать! – раздавались голоса. Из соседнего сада стрельнули. Ермократьев бросился туда.

– С теми, Нестор, как? Которые убежали… – спросил Алексей Марченко.

– Мигом на тачанку! Кто не сдается – бей. Других – сюда.

Пока выводили коней, резали телефонные провода на столбах и расстреливали пойманного начальника варты, вокруг убитых собрались крестьяне.

– Вы-то пойидэтэ, а нам як? – спросил Нестора Николай Клешня. Руки, губы его тряслись. Только теперь он понял, в какой капкан попал по собственной воле, и надеялся, что этот Махно, «защитник трудящихся» все-таки ж придумает выход, не посмеет просто так удрать. Клешня продолжал, чуть не плача: – Оцэ дывиться: за кожного нимця нашего повисять. У йих же такый закон!

– Отправляйтесь с нами, – жестко посоветовал Нестор. В его тоне уже не было и следа той доброжелательности, с которой они беседовали вечером за чаркой и домашней колбасой.

– Та куды ж? А симья? – не терял надежды Клешня.

«Какой из него боец? – с презрением подумал Махно.

– Как из моего г… пуля!» Стоящие рядом бабы плакали. Над ними свежим ветром несло темных запоздалых птиц.

– Вин правильно кажэ, – вступил в разговор беззубый дедок с впавшими щеками. – Всих нэ забэрэтэ с собою, а нас тут пококають. У йих порядок: дэ найдуть свого покойныка, там и карають.

Нестор сжал губы так, что их совсем не стало видно.

– Несите лопаты, – приказал. – Погрузите трупы на подводы и закопайте в помещичьем леску. Хай вин за все и отвечает. Не падайте духом. Мы еще вернемся. По коням!

Петр Лютый в последний момент увидал руки молодой тетки, что провожала их. Грубые от земляной работы, с крупными венами, они жалко, беспомощно вздрагивали, и ему стало не по себе…

Отъехав порядочно от Марфополя, отряд спустился в балку, чтобы передохнуть, скрыть следы, да и надо было решить, что делать с тремя пленными, которых везли на подводе. Не таскать же их за собой.

– Ты откуда? – спросил Нестор мрачного усатого хлопца в австрийской форме.

– С Галычыны мы, – он локтем указал на соседа.

– Кем работал?

– Столяром.

– А ты?

– Зэмлэроб.

– Дисциплинку забыли! – подскочил к ним Ермократьев. – На фронте вы нас, русских, не больно-то жаловали. Император Франц Иосиф вам дороже. Ану слазь!

Приперлись на чужую землю, сволочи, еще и выпендриваетесь!

– Цэ наша, украйинська зэмля, – тихо озвался столяр, сползая с подводы. За ним последовали и те двое.

– Это, елки-палки, русская земля! – горячился Павел.

– Не будем делить. Всех она примет, – заметил Махно.

У него созрела идея, и этот спор был сейчас неуместен.

– А ты кто? – обратился он к третьему пленному.

– С Полтавы.

– Зачем подался к гетману в каратели?

– Мы служим нэ йому, а наший Украйини.

Нестор усмехнулся. Ему понравилось, с каким достоинством отвечал этот мужичок в вышитой, правда, грязной сорочке вместо гимнастерки, жизнь которого висела на волоске.