Екатерина вошла в больничную палату Эльзы – девочки-подростка, в изнасиловании которой обвинялись супруги Бирюзовые. Обыкновенная комната с двумя подвесными кроватями. Одна из которых была свободна, а на другой лежала Эльза, вся утыканная блестящими трубками. Екатерина с нежностью посмотрела на девочку. В лице Эльзы сочеталась детская звонкость и уже взрослая грусть.

Немного отдохнув и съев таблетку жаркого, Екатерина достала одноразовую губку. Она быстро омыла тело с едва оформившимися грудями и светлым пухом внизу живота. Эльза была хороша. Екатерина невольно залюбовалась чужим началом жизни.

– Какая ты красавица! Шея тонкая, гибкая. Плечи плавные. И у тебя чудесный овал лица – сердечком.

На полу Екатерина заметила пожелтевший, ветхий лист – фрагмент статьи из старинной, еще бумажной газеты с фотографией незнакомого мужчины. На подушке – голова явно неживого человека. В лице отрешенность и опустошенность, черты словно стерлись. В статье говорилось, что неизвестный папарацци подкупил медбрата, пробрался в палату великого режиссера Феллини и сделал посмертное фото мастера. Автор статьи утверждал, что вся Италия возмущалась актом вандализма, учиненным над ее любимцем и гением. Автор обвинял папарацци в преступном неуважении к частной жизни. Екатерина видела несколько фильмов Феллини. Ленты походили на ожившие живописные полотна. Феллини поражал своими женщинами с обильными грудями, иронией и тайной. Екатерина удивилась, что автор статьи порицает вторжение в частную жизнь, вернее в смерть. В двадцать втором веке понятия частной жизни не существовало. Все, в том числе гении, жили под прицелом камер, прослушиваемые, прощупываемые. Это стало нормой, поддержанной страхом перед терактом со стороны Белого Братства.

– Смерть, – Екатерина произнесла вслух это ледяное слово.

Три года назад везделет ее сына Степана взорвался. Если бы теракт или двухтысячный «Мерседес» с богатой африканкой, опьяненной шампанским и кайфалином…* Тогда картина мироздания была бы ясна: одним все – цвет кожи, вседозволенность, купленная бесконечность жизни, другим могила длиною в два метра… Но нет, в Степушку влетел старикан с заикающимся взглядом. Екатерине пришлось его навещать, он попал с инфарктом в больницу – так бедняга разволновался…

*ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА: Кайфалин – наркотик последнего поколения, воздействие более яркое, чем у кокаина, и без неприятных последствий в виде хронического насморка. Привыкание – психическое и физическое.

Екатерина так и не научилась отчаиваться, ненавидеть жизнь и получать удовольствие от злости. А как было бы красиво горевать днями напролет, напоминая себе о материнском сухостое… Вместо этого Екатерина переехала из Москвы в Калининград, устроилась штатным юристом на пивоваренный завод, хозяин которого, китаец-полукровка, еще и ухаживал за ней. А теперь перед ней лежала девочка из подшефного детского дома и дарила надеждой – адвокатесса хотела удочерить Эльзу. Именно по этой причине Екатерина защищала интересы детей бесплатно.

Что-то в этом как бы очевидном деле было неправильно, мутно. И как Екатерина ни пыталась заглушить внутренний голос, обращаясь к надежности фактов, она не могла успокоиться. Она тщательно перебирала доказательства вины приемных родительниц. Все без исключения дети показали на них. Под ногтями Валентины и Сергея были найдены частицы кожи и крови девочки. Медэкспертиза подтвердила, что в вечер преступления у приемного родителя был оргазм. Но однозначность фактов не могла остановить чего-то, поднимающегося снизу живота и жалящего сердце ночными кошмарами.