– Уж кто бы говорил, – возвращаю я упрёк тем же тоном.

– Леди Иветт, вы очаровательно искренни. Я не верю, что моя откровенность хоть что-то изменит, но, пожалуй, вы имеете на неё право и… Да, я попытаюсь до вас достучаться.

Лорд замолкает, хмурится, а ветер ерошит его волосы, и одна из прядок падает на лоб. Я про себя вздыхаю. Такой близкий и одновременно такой далёкий… Невидимая стена между нами ощущается особенно отчётливо. Мы оба знаем, что никакие слова не убедят меня отступить. Но я почему-то думаю не о нашем с лордом сражении, а о том, как прекрасно будет, если преграда разлетится сотней хрустальных осколков. Я хочу снова протянуть руку, дотронуться до его плеча, ощутить под кончиками пальцев мягкость жилета и человеческое тепло, но застёгнутые полы камзола пришпиливают руки к телу, связывают.

– Лорд…

Я пытаюсь сказать, что нет никаких причин выворачивать для меня душу. Я же чувствую, как ему тяжело открыться.

– Леди, вы сами читали отчёт о ритуальных жертвоприношениях, – перебивает он. – Убийства совершают жрецы эльвийского культа. Не все, а именно жрецы, прошедшие посвящение. Лучшее, что вы можете сделать, леди Иветт, это прозреть наконец. Оставить святилище, забыть как страшный сон и держаться от эльвийского культа как можно дальше. Бродяги, нищие сироты – все они, прежде всего, удобные жертвы, которых не хватятся. Потому что некому их искать. Понимаете?

Умом понимаю. Сердцем – не принимаю.

Жрецы тоже люди. Жрецы точно также могут пойти на преступление. Почему нет? Верю. Но в то, что жертвоприношение людей – тайная практика эльвийского культа, нет не верю.

– Я своими глазами видел залитый кровью алтарь, видел брошенное в угол тело убитого мальчика. Я чудом успел снять с алтаря свою полуживую сестру. Я не отступлюсь, леди Иветт, потому что для меня дело стало слишком личным. И я не успокоюсь, пока в мире есть хоть один эльвийский храм.

Он замолкает, и обхватывающая нас тишина кажется гробовой.

Я сглатываю горечь дурного предчувствия.

У лорда дёргается уголок рта, мужчина качает головой, усмехается, но словно бы над собой.

– Леди Иветт, я вас добром прошу, не лезьте вы в эту грязь. Хотя бы три месяца потерпите?

– Что будет через три месяца?

– Закончится расследование. Я думаю, это случится даже раньше. Я обещаю, что вы лично переведёте все храмовые журналы. У вас не останется причин сомневаться. Поберегите себя, хорошо?

Я склоняю голову. Не в знак согласия. Просто мне внезапно стало невыносимо трудно смотреть ему в глаза.

– Вы замёрзли, леди. Возвращайтесь в тепло.

Лорд расстёгивает пуговицы, которые сам до этого застегнул, снимает с моих плеч свой камзол и мягко подталкивает меня ко входу в святилище. Я подчиняюсь, потому что… потому что собираюсь отвергнуть его заботу и доказать свою правоту, потому что ноги в тканевых «домашних» туфлях закоченели, потому что верю своему учителю как никому больше.

Я поднимаюсь по ступенькам, но останавливаюсь в дверном проёме на границе холода и тепла, оглядываюсь. Лорд стоит, держит камзол на сгибе локтя, ждёт. Или провожает? Едва мы вновь встречаемся взглядами, лорд вздрагивает как от укола, резко разворачивает и идёт прочь, одеваясь на ходу. Он словно сбегает…

Надо вернуться в натопленное помещение, но вместо этого я стою и смотрю ему вслед. Порыв ветра срывает с клёна остатки кроваво-красной листвы, и багряные листья кружатся, падают лорду под ноги, соскальзывают по плечам. Лорд скрывается за поворотом парковой дорожки, и только тогда я закрываю дверь. Кажется, я знаю, что сделаю прямо сейчас.

15. Глава 15

Меня подвёл нос. Хлюпнув пару раз, я осознала, что войну придётся отложить и начать с горячего чаю, желательно с мёдом, если остался. Потому что какая война, когда из носа течёт ручьём?