В голове тут же звучит строчка из песни «Агаты Кристи» «Опиум для никого»: «Ты будешь мертвая принцесса, а я твой верный пес».

Ну да, он же спросил меня вчера, «Тебе помешает твой верный пес?»

– В таком случае, не боишься, что я начну относиться к тебе как к псу?

– Что это значит?

– Захочу, за ухом почешу. Захочу, пну в живот. Захочу, приласкаю. Захочу, на цепь посажу. Захочу, накажу. Согласен?

Карие глаза выразительно смотрят на меня. Он согласен.

– Ладно. За ответ спасибо. Пока мы тут, притворимся, что нас не связывает… трудовой лагерь. Ты не надсмотрщик, я не рабыня.

Теперь можешь любоваться мной сколько влезет.

Договорив, опускаю руку в карман ветровки, и обнимаю пальцами свой талисман, нефритового слона. «Я всё сделала правильно?»

«Наверное», – отвечает мой внутренний голос, всегда звучащий как мамин. «Хотя что может быть правильно в том, что изначально совсем не правильно… Даст Бог и ты во всем разберешься, деточка. Только смотри не заиграйся».

Вот уже во второй раз голос говорит, «Не заиграйся». Не могу понять, что это значит.

Но быстро забываю обо всем, искупавшись в восхищении, с которым смотрит на меня мой бывший надсмотрщик. Ладно, я обещала ему целый час не вспоминать об этом.

И, о чудо, мне вполне удаётся исполнить обещание. Юра берет мне фруктовый салат, нам приносят зубочистки, и мы по очереди накалываем виноград, дольки яблок, апельсинок, грейпфрута, клубники и голубики, и угощаем друг друга.

Он оказывается кладезью забавных анекдотов, а я вспоминаю случаи из моего детства, и неожиданно для себя рассказываю, как мы с мамой ходили в зоопарк кормить слона, и как на первом курсе Мединститута один мой однокурсник, Стас, притащил на лекцию скелета, мы надели на него медицинский халат, бахилы, шапочку, маску, и стетоскоп, и носили скелета с собой на лекции целую неделю. Смеялись и рассказывали педагогам, что это наш подопытный, нулевой пациент.

– Слушай, а как фамилия этого заводилы, вашего однокурсника, оскелетившего всех вас?

– Ой, по-моему, его звали Станислав Викторович Ольшанский.

– Ольшанский?

Юра так переспрашивает меня, что я чувствую в вопросе некоторый подвох.

– Ну, да, Ольшанский. А что?

– Да нет, ничего. Видно, просто распространенная фамилия. Викторович?

– Викторович.

– Не Тимурович?

Я на мгновение задумалась. Тимурович? Нет, мне кажется, я точно помню. Хотя… Тимурович? Все может быть.

– Да может быть и Тимурович. Сейчас разве вспомнишь. Имя и фамилию помню, а вот отчество не очень. За Викторовича голову на отсечение не дам.

– Ну, а что в итоге стало со скелетом?

Он улыбается, я улыбаюсь ему в ответ.

– Утилизировали. По крайней мере, недели две спустя у нас его отобрали, и больше мы нашего Аркашу не видели.

– Аркашу?

Юра смеется.

– Ну да, мы назвали его Аркадием. По имени нашего педагога анатомии, противного, лысого и до жути привередливого типа.

Так и стал скелет Аркашей. Как же бесился Платоныч, когда об этом узнал.

Его звали Аркадий Платонович Чуров.

Мы еще поболтали о забавных случаях, которые характеризовали мою студенческую жизнь.

Юра спросил, занималась ли я когда-нибудь спортом.

– В детстве мама водила меня в секцию плавания. А еще на бальные танцы. Плавание мне понравилось больше.

А ты занимался спортом?

– Боксировал.

– Ну и как? Успешно?

– Да нет, не очень.

– В каком весе? Тяж или супертяж?

– Супертяж.

– По тебе нетрудно догадаться об этом.

Сама не замечаю, как час проходит.

Мы уже перешли за шестьдесят минут, и он делает вид, что не замечает этого.

Всё улыбается, смеется, и от него исходит и тепло, и свет…

Любопытно, но все хорошее, да вообще все всегда подходит к концу. И голосом из сказки я говорю, «Ваше время истекло».