А потом добавляю:

– И в полночь карета превратится в тыкву, кучер в крысу, лошади в мышей.

– Но у принца все равно осталась туфелька.

– Да, осталась. Только принц не спал с Золушкой, пока она была рабыней.

Будто отхлестала его мокрой, грязной половой тряпкой.

– Официант, принесите счет.

Он больше не смотрит на меня, а мне кажется, что я вижу, как кровоточит его душа.

Вижу и чувствую. Но разум тут же встает на мою защиту:

«Он часть системы рабовладельчества, которая изломала тебе жизнь. Нашла кого жалеть, глупая».

Я с вызовом смотрю на него, пока интуиция в третий раз за день шепчет всё тоже самое, «Не заиграйся, деточка!»

***

От «Чайханы» к машине мы не возвращаемся, на метро и на трамвае доезжаем до хостела на Дорогомиловской.

У стойки регистрации стоит миловидная девушка лет тридцати, союзник просто протягивает ей пачку денег и произносит:

– Два, без документов.

Девушка привычным движением просматривает пачку (наверное, чтобы убедиться, что это не «кукла»), и передает ему ключ от комнаты.

По длинному плохо освещенному коридору направо мы идем минут пять, наконец я вижу дверь с номером тридцать-пять, как на ключе.

Юра открывает дверь и пропускает меня вперед.

Взгляду открывается небольшое пространство, занятое по бокам двумя кроватями, в середине столом, с краю – шкафом, у стола – линялым креслом, стулом, двумя широкими окнами с противоположной стороны, выходящими в сад. Обои на стенах старые, с потолка в одном месте опадает штукатурка. Всё здесь какое-то обшарпанное, но чистое.

И, не смотря на скромность интерьера, я впервые за весь день именно здесь ощущаю вкус свободы. Я действительно на воле. Побег удался.

Смотрите все, как я играю,

Игра моя прекрасна и чиста.

И что с того, что он – не фортепиано,

Ну что с того, безжалостна игра.

Душа врага кровит, и сердце стынет,

Но я твержу себе: он заслужил.

И прошлое теперь затянет иней,

Я отомщу ему, за то, что он – любил.

Первая ночь на новом месте приносит с собой очень странный сон.

Темная-темная летняя ночь. Тепло, влажно, ветерок поднимается от реки. Звуки ночью сильней слышны. Где-то впереди течет себе красавица, река Волга.

Я сижу на возвышении, прямо во влажной траве, щекочущей мои щиколотки. С пригорка особенно хорошо слышно, как великая река течет себе, не думая, не гадая, как это прекрасно, что никто никогда не сможет ограничить ее волю.

Стоит поднять глаза, и вижу миллион звёзд. Над головой раскинулся звёздный шатер, и кажется, что до любой звезды рукой подать.

Моя голова удобно устроилась на плече у Юрочки. Так я и думаю о нем, когда поворачиваю голову и пытаюсь рассмотреть выражение его лица.

– Красивый шатер, правда? Весь расшит звездами. Ложишь, полежим под ним.

Я легонько касаюсь его плеча и он тут же ложится на спину в траву, напитанную росой.

Обняв его спереди одной рукой, ложусь рядом.

Звезды кажутся все ближе, а я касаюсь губами его уха и спрашиваю шепотом:

– Тебе за это точно ничего не будет?

– Точно не будет, – также тихо отвечает Юра. – Но это неважно. Я хотел сделать для тебя что-то…

– Что-то доброе и хорошее? Сделал. Представь, как бы хорошо было, если бы прыгнуть сейчас в реку вдвоем, стать рыбками и уплыть далеко-далеко. А потом на каком-нибудь острове лежать нагими под Луной, купаться в ее свете, и знать, что на всем белом свете есть только ты и я. Скажи, ты бы уплыл со мной?

Даже во тьме чувствую его взгляд. Без лишних слов он означает «да».

Сердце гулко бьется в груди, я мягко провожу подушечкой пальца по его губам.

– Хочешь, я поцелую тебя?

В ответ он касается моего пальца языком.

– Ты не обязана.