– Да. Пускай для всего мира ты Таисия. Но для меня ты Таша, лю…

– Не смей!

– …бимая.

Он все-таки договаривает это лживое слово.

– Какая беда, что мне приходится тебя терпеть!

Ну вот, в его глазах мне удалось одною фразой погасить весь внутренний свет. Торжествуй, Таисия! Да вот только мне кажется, или это Пиррова победа?…

– Приятного аппетита!

Пришел официант и за три раза заставил стол различными яствами.

Пришло время порадовать желудок, думаю я, и начинаю есть. Юра следует моему примеру. Только света в его взгляде от этого не прибавилось вовсе.

Но через некоторое время снова ловлю на себе иной взгляд. Я только что ела картошку с грибами, а вернее, буквально ее поглощала.

И Юра улыбается, глядя на это. Ему нравится смотреть на то, как я ем.

Хочу снова одернуть его какой-нибудь колкостью, но раньше, чем успеваю выдумать ее, он просит, тихо и вкрадчиво:

– Не надо. Пожалуйста. Подари мне этот вечер, подари право делать тебе комплименты, любоваться тобой так, как ты того заслуживаешь, не сдерживать радости от того, что сейчас я здесь именно с тобой.

Просто позволь мне недолго побыть собой…

– Побыть собой? Что это значит?

Я зло оскалилась и не знаю, хочу ли получить ответ на свой вопрос или не хочу.

И снова мне кажется, я вижу, как гаснет свет в глубине его карих глаз.

– Ничего не значит. Приятного аппетита.

– Приятного аппетита желает повар, приготовивший еду, тем, кого он угощает. А эта дурацкая традиция желать приятного аппетита всем подряд, особенно сидя в ресторане, выглядит и звучит нелепо.

Где-то я давным-давно об этом читала.

Он молча смотрит на меня растерянно. Потом опускает взгляд на роскошный плов.

– Хочешь попробовать?

– Не хочу.

– Таша…

– Да что ж за…

– Таша, хочешь, я сейчас при всех перед тобой на колени встану?

Я буквально застываю с вилкой в руке.

– В смысле?

– В прямом. Что мне нужно сделать, чтобы ты сжалилась надо мной?

«Сдохнуть».

– Ненадолго?

– Ничего. Ладно, не буду портить себе аппетит. Но не пялься на меня, хватит. Или тебе десяти лет для этого было мало?

Упрашивать меня бесполезно.

Мы едим в тишине, он таки угостил меня пловом (одной большой порции на двоих – вполне достаточно, чтобы наесться досыта). Я приняла его лишь потому, что это была изначальная договоренность, мы все блюда поделим пополам.

И всё равно к тому моменту, когда нам приносят горячие напитки (у него эспрессо, у меня дабл-капучино), он снова бросает на меня такие взгляды, будто все последние десять лет я не была для него одной из овечек в стаде, которое он пас, и которую выбрал согревать ему постель, а действительно любимой женщиной. Любимой, родной, ненаглядной.

Родной… Вот это слово снова, как ночью в машине, будит какое-то воспоминание. Кажется, в своей бытовке он называл меня «Родная», и хотел назвать меня так и в дороге.

«Родная» совсем не подходит в качестве обращения к временной подстилке.

Ну да, приходится признать, мы оба состояли в глубоко созависимых, больных отношениях.

Где у меня Стокгольмский Синдром, у него… привязанность к своей жертве?

– Хорошо.

– Что? Ты о чем?

–Ты просил закопать топор войны. На время. Хорошо. Я сделаю вид, что мы просто ужинаем вместе, добрые друзья, знакомые или коллеги. Но сначала ответь мне на вопрос.

Тут я понижаю голос, а он тянется ко мне через стол.

– На какой вопрос?

Он тоже говорит негромко.

– На тот, на который я не могу найти ответ. Что я для тебя? У тебя действительно зависимость от меня?

На миг он прячет от меня глаза, прикрывая их, а через секунду смотрит на меня так, как я не помню, смотрел ли раньше хоть когда-нибудь.

– Ты для меня хозяйка. Ты моя хозяйка, а я твой верный пес.