Нефритовый слон Тамара Циталашвили

«… Ты будешь мёртвая принцесса,

А я – твой верный пёс»

Агата Кристи, «Опиум для никого»

Что же с тобою стало,

Мой ненаглядный герой?

Как же в груди кололо…

Ты стал для меня горой.

Для тебя я искала слово,

«Враг, насильник, подонок, мразь.

Душа умылась твоей кровью.

Скажи мне, ведь я права?

Кто скажет, что в живого человека целиться легко, если годами желал этому человеку сдохнуть в муках, да отрежут лгуну его гнусный язык… Откуда это? Не помню. Вроде бы там было про любовь…

Нет, это непросто. Сложно. Трудно. Больно. Чуть ли не проще было бы, будь всё наоборот.

Достаю из-за пазухи украденные у сторожа наручники.

– Надевай. Одну руку в наручник, наручник цепляешь к батарее. Быстрее!

Целюсь прямо в лоб, держу пистолет двумя руками, чтобы его не мотало из стороны в сторону.

Наручники я бросила вперед, на пару метров, так, чтобы он смог до них дотянуться.

Стоя на коленях, Юрка молча ставит обе руки перед собой на землю. Поза теперь абсолютно собачья. И взгляд как у побитого пса.

– Стреляй. Ты пойми, Таша…

– Заткнись!

– Стреляй! Это уже ничего не изменит. Хочешь избавиться от меня, убей. Иначе не получится. Я не останусь здесь один…

– Просто возьми наручники и сделай как я сказала. Иначе ведь накажут…

Он мог бы сощурить глаза и сказать мне что-нибудь язвительное в духе, «А тебе не всё равно?» Но он поступил иначе, и от этого становится только хуже:

– Пускай наказывают. Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Уйдешь, оставив меня в живых, это станет равносильно…

– Не смей!

Я не позволю ему произнести это слово вслух.

– Хорошо. Если хочешь, я могу тебе помочь. Кинь мне пистолет. Проверь, чтобы предохранитель снят и патрон боевой в стволе. Я потом всё сделаю сам. А ты иди. Ступай. Или тебе обязательно нужно видеть мой труп?

– Рот закрой, сволочь!

Я впервые обзываю его. Будто пнула пса в живот, когда он приполз за лаской. От резкого слова как от удара, он действительно сжимается весь, и я физически ощущаю всю силу нанесенного пинка.

Длинные темные пушистые ресницы дрожат, он смотрит мне снизу вверх прямо в глаза.

– Повтори!

Я открываю рот. Оставшаяся краска сбегает с его лица. Почему? Это же просто слова. Но я не могу.

– Тебе помешает твой верный пёс?

Вопрос застает меня врасплох, настолько Юрка болезненно искренен сейчас.

«Я хочу от тебя избавиться!» – закричать бы в голос. Вот только я не могу издать ни звука, только киваю ему.

«Ступай за мной».

– Подожди, только возьму ключ-карту и ключ от машины. А то как же я смогу тебе помочь…

Удивление пересиливает волнение, от которого потеют руки и сердце будто из грудной клетки переместилось в горло.

Неужели же всё это правда…

Чуть раньше тем же вечером

Вот уже пять минут сижу на своей койке в бараке, не выпуская из рук слона. Небольшой нефритовый слоник – единственное, что связывает меня с прошлым.

С тем прошлым, о котором не хочется забывать, куда, будь такая возможность, хотелось бы вернуться.

Мне только исполнилось пять лет, и мама подарила мне эту фигурку, чтобы у меня был свой талисман.

Казалось бы, пустяк, но мама шепнула мне на ухо, чтобы я не ходила без слоника никуда.

С тех пор я везде носила его с собой.

Но стоило попасть в рабство, пришлось прятать его надежно в углубление под одной из ножек койки.

За десять лет я доставала его из тайника считанные разы. Если получалось остаться в бараке одной, как сейчас, доставала его в мамин день рождения.

В свой – обычно возможности не возникало, потому что эти дни все последние десять лет я проводила не одна и не в бараке… и не в цеху.

Десять лет самого настоящего рабства, хоть, Бог миловал, не сексуального…

Хотя, опять же, смотря с какой стороны рассматривать мою ситуацию. Да, за долг я и мои соседки по бараку отрабатываем в швейном цеху, чтобы хозяин мог продавать готовую одежду от кутюр, сшитую бесплатно, и это не тоже самое, что если бы нас заставляли торговать телом.

Вот только стоило мне сюда попасть, и систему я поняла очень хорошо. Бараки, цеха, надзиратели. Да-да, всё как в трудовых лагерях времен Второй Мировой войны. Нашего надзирателя зовут Юра и… на мою беду он положил на меня глаз буквально в первый же день. Эдакая похоть с первого взгляда.

И с первого же дня Юра начал пользоваться своим «служебным положением», чтобы получить то, чего захотел. Чтобы получить меня.

А я… А что я? Вместо того, чтобы дать ему отпор, десять лет пользовалась тем, что не работала также тяжело, как остальные, питалась как нормальный человек, даже была старшей по бараку, а это льготы, а на праздники получала вполне привычные для свободного человека подарки.

На Новый Год Юра даже умудрялся водить меня в клуб, позволял оторваться по полной.

А потом увозил назад, и пользовал.

Так сложилось, что он по сути стал моим первым мужчиной. Первым, единственным, ненавистным…

Из-за него я считала дни, ожидая, когда же наконец мой долг будет отработан полностью.

И вот этот волшебный миг настал.

Но вчера вечером Юра сообщил мне (причём мне показалось, будто он действительно расстроен – десять лет больной созависимости даром не проходят, а я не могу не признать, что он от меня зависит), что хозяин не подписал бумаги о моём освобождении.

«Он сказал, что изначально срок был рассчитан неправильно. Тебе придется отработать еще два года».

Слоник уже нагрелся, пока я без конца верчу его в руках.

Нет, ни на какие еще два года я в этом Аду не останусь. Сегодня в полночь проберусь в бытовку к сторожу, вырублю его, заберу оружие и наручники, заставлю Юрку приковать себя к батарее, и отдать мне ключ-карту и ключи от его машины.

Если утром его найдут прикованным, а сторожа без сознания, им ничего не сделают за мой побег, не станут их наказывать. Надеюсь…

Хотя с чего меня это вообще волнует, что там с ними будет потом. Они всего лишь винтики в этом бездушном механизме рабовладельчества в двадцать-первом веке. Мне не нужно их жалеть.

Тут же перед мысленным взором возникают карие глаза с длинными пушистыми ресницами. Возникают против моей воли.

Чертов Стокгольмский Синдром. Или как там это еще можно назвать…

Держа в одной руке слоника, провожу другой рукой по своим волосам. Они чистые, шёлковые и приятно пахнут.

Мне Юра давал возможность мыться почти каждый день. Когда пожелаю. Топил мне баньку. Моим соседкам повезло меньше. У них банный день наступал лишь раз в месяц.

Интересно, почему мне не повыдергивали их, волосы… Хотя, я знаю, почему. Я же жертва. Это просто случай, что Юра выбрал меня. И я никогда не оставляла моим подругам по несчастью сомнений относительно того, насколько мне от всего этого плохо!

Скрипнула дверь, вторгаясь в мои мысли. Там, под ней, я заметила белый квадратик. Записка.

«Таше». Так во всем мире меня никто кроме Юры не называет.

– Я Таисия – зло шиплю на записку и её автора, но раскрываю и читаю несколько слов:

«Сегодня в 23.00 сторож уйдет из бытовки на полчаса».

Всё. Больше ничего. Почерк я знаю, да и обращение, «Таше», не оставляет сомнений относительно авторства.

Первая мысль: зачем ему это? Что это? Ловушка?

Вот только за десять лет Юра ни разу не лгал мне. Не лгал, не подставлял, не…

Нет, ну как же, принуждал. Своим статусом и благами, которыми одаривал… не просто же так.

Не о том думаешь, Таша, одергиваю себя… дважды. Раньше я сама о себе никогда не думала так. Моё имя Таисия. Т-А-И-С-И-Я!!!

Не о том думаешь, Таисия. Решил мне помочь? Его дело. Грешно было бы не воспользоваться таким шансом теперь, когда уже предчувствую пьянящий аромат свободы.

Да, на все про все у меня будет всего полчаса. Но этого должно хватить. Главное, чтобы Юра не подложил мне свинью. Он не сможет, у меня в руках будет пистолет и ключ от наручников.

Все получится!

***

Похоже, что да, всё действительно так. Минуту спустя Юра возвращается с картой и ключом от служебного автомобиля.

Только тут я понимаю, что чуть не совершила глупейшую ошибку: сначала надо было требовать карту и ключи, а потом чтобы приковал себя наручником к батарее.

Ну да, я всего лишь Таисия Жевнова, а не Джеймс Бонд.

– Не нервничай так, всё будет хорошо, всё получится.

И это говорит мне он, тот, с кем связаны худшие воспоминания последних десяти лет.

– Так, тихо. Сейчас ни звука, пока не выйдем за территорию лагеря. Когда сядем в машину, сможем выдохнуть. Главное, добраться до Волгограда затемно.

– И что там? – не могу сдержаться, хочу все знать. – Да и что нам… это даст?

– Это даст возможность бросить засвеченный автомобиль. Я еще вчера, когда узнал, что тебя хотят оставить в рабстве еще на два года, решил помочь тебе сбежать. Так вот, я заранее договорился со сторожем.

Таша, об этом нетрудно было догадаться, как ты будешь действовать. Я надеялся, что ты позволишь тебе помочь. Но поняв, что мою помощь просто так ты не примешь, решил дать тебе возможность уйти самой. Собирался рассказать тебе, куда нужно было бы попасть в Волгограде, где стоит незасвеченная машина, с кем связаться, чтобы получить на нее документы, маршрут от Волгограда до Москвы, там контакты тех, кто делает новые документы, деньги на документы в ячейке, название и адрес банка, и так далее…

Против своей воли я под впечатлением от услышанного.

– Хочешь сказать, что ты организовал все это за сутки?

– Нет. Я готовил твой побег в течение полугода.