Пока я подбираю эпитет, на ресницах снова появляются слезинки.

– Перестань! Слышишь?

– Я не специально.

Слова я читаю по губам, потому что… очевидно, я не давала голос, а он не хочет наказания.

И снова накрывает с головой осознание того, что я почти дементор, только высасываю душу из него – не всю сразу, а по кусочкам.

«По заслугам», шипит мой разум, и впервые его на место ставит моя душа: «Если бы не он, меня бы изнасиловали и убили вчера».

Это истина, против которой не попрёшь.

Говорил же Иешуа Га-Ноцри, что истина всегда одна.

Легко стягиваю с него трусы. Пальцы гладят член, лицо само тянется к нему, и тут же я слышу:

– Ты не обязана, Таша. Не надо.

И что-то живое шевелится в памяти. Кажется, я недавно пыталась его заставить рассказать мне, как он принуждал меня в лагере в последний раз. Как эхо далекого воспоминания, приходят эти слова, «Ты не обязана, Таша. Не надо».

Он не принуждал меня? В этом дело?

Выходит, что я – шлюха? Сама залезала на него? А потом забывала об этом? Чтобы все вокруг считали меня жертвой? Чтобы я сама считала себя ею?

Ни на один вопрос память не дает ответа, а разум тут же шипит на ухо, «Не поддавайся».

В иной ситуации я бы сделала ему больно, стиснула яйца или дернула за член. Но сейчас нельзя. Есть ситуации, в которых мстить – не допустимо.

Он спас меня. Хоть час я могу быть благодарной ему за это.

– Я знаю, что не обязана. Расслабься. Я сама этого хочу.

Поэтому сосу, лижу, ублажаю.

А потом разрешаю ему меня раздеть. И поражаюсь тому, как нежно, не торопясь, ласково он это делает. Ведь он хочет меня, страстно, об этом мне недвусмысленно сообщает его тело. Но при этом никаких резких движений, никакого принуждения. Более того, он умудряется ни разу не коснуться моей кожи.

Я уже полностью раздета, а контакта его пальцев с моим телом – не было.

Даже трусики он снял так, что не задел меня.

А потом собрал всю мою одежду и аккуратно повесил на спинку стула. Сложил трусики и лифчик. После чего сел на край кровати и опустил глаза в пол.

Я мягко провела ладонью по его плечу.

– Ложись на спину.

Секунда тишины, он подчиняется, ложится.

– Теперь на бок лицом ко мне. А теперь скажи, как ты хочешь, чтобы я отблагодарила тебя за спасение?

Тишина. Противная такая, липкая, вязкая, возникает в комнате.

Веки плотно закрыты, я не вижу его глаз.

– Слушай, я же задала тебе вопрос. Ответь мне.

Я глажу его по скуле.

– Пожалуйста.

И тут понимаю, он смотрит на меня. Подняв глаза, позволяю встретиться со мной взглядом. Вернее, наоборот, позволяю себе встретиться взглядом с ним.

Потому что он смотрит на меня как приговоренный на эшафоте смотрит на палача, только что предложившего исполнить последнее желание казнимого.

И желание это не жить, не просьба о пощаде. Нет, это просьба о любви.

Просьба, которую я не хочу исполнить. Не хочу? Не могу? Или…

Мысленно даю себе пощечину даже за недодуманную мысль.

А он все смотрит на меня и смотрит.

– Так чего ты хочешь?

– В благодарность? Ничего. Правда, ничего. Кроме…

– Кроме чего?

– Ты помнишь песню, «Позови меня тихо по имени»?

– Помню.

– Назови меня тихо по имени. Один раз. Просто так. Не из благодарности.

Я открываю рот, чтобы легко выполнить эту просьбу. Ведь что может быть проще.

И тут же понимаю, в чем здесь подвох.

Имя – это личное. Я зову его по имени лишь только тогда, когда мне нужно манипулировать им.

А тут просто так взять и назвать?

– Хорошо. Но исключительно из благодарности.

За один миг он переходит из положения лежа в положение стоя.

– Тогда не надо. Пожалуйста.

Присаживаюсь и касаюсь кожи на его попе.

– Ляг назад. Пожалуйста, Юра…