– Юра, ты чего, а?

Это грязный прием, я знаю.

Он тут же открывает глаза и тихо, просяще зовет меня:

– Пощади!

Дальше мне кажется, что все происходит как в тумане.

Я иду, отвязываю ему руки, потом ноги, обнимаю за плечи, седлаю и шепчу на ушко:

– Обними меня. Если можешь. Или я сделала слишком больно?

Трясущимися от стягиваний руками он все равно обнимает меня за плечи, зеркально копируя мое предыдущее движение.

Я прижимаюсь к нему всем телом, кладу голову ему на плечо и начинаю трахать.

Уборная наполняется протяжным и долгим «Ааааа», а мне кажется, что вот-вот я предам сама себя и взмолюсь перед Творцом о том, чтобы этот миг не закончился никогда.

***

На работе я сижу смурная, вспоминая тот протяжный стон, но более взгляд. У меня ощущение, что как минимум у одного из нас или у обоих – раздвоение личности.

Одна личность любит, другая ненавидит. Это у меня. А у него одна личность – жертвенный, любящий и всепрощающий, а другая… тот жестокий гад, который принуждал меня к интиму в течение десяти лет.

Только вся ирония ситуации состоит в том, что первый принял правила игры и согласился быть моим рабом, а второго – я не помню. Вообще.

И теперь мне нужно что-то с этим делать.

Но мне и в голову пока не приходит, что именно.

Агния Викторовна принесла на работу шоколадные эклеры и сказала, что это вкус ее детства. Это подало мне идею. Мне нужно вкусить свободы! Ощутить ее вкус в полной мере. Тогда я решу, что делать с… псиной.

Потому что не смогу долго играть в свою же игру. И так уже за окнами осень, а все началось в августе.

А то я хожу в уборную облегчиться и всякий раз начинаю мастурбировать себя, представляя его внутри…

Поэтому после работы надеваю пальтишко, которое недавно купила себе, и иду гулять в Нескучный Сад.

На улице давно уже прохладно, гуляющих в саду немного, и я спокойно иду мимо деревьев и кустов, мимо Охотничьего Домика, вглубь Нескучного Сада, туда, где есть скамейки, на которые посидеть практически никто не приходит.

До рабства я обожала Нескучный Сад, и сейчас тут я ищу свой вкус свободы.

Выбираю скамеечку, включаю музыку в телефоне, достаю из сумки наушники.

И в этот момент слышу характерные звуки сзади скамейки, в лесу.

Осторожно поднимаюсь на ноги, ставлю мобильник в бесшумный режим, и тихо-тихо начинаю двигаться на звук.

Деревья давали хорошее прикрытие.

Приблизившись, из-за кустов вижу такую сцену:

У дерева на земле сидит женщина лет за тридцать, с расстегнутой на груди кофточкой, оттуда торчат полные груди с большими сосками. Ее руки привязаны к суку, мужским ремнем, а у нее между ног стоит на коленях мужчина лет за пятьдесят, и активно долбит ее в лоно.

Я не сразу догадалась, что передо мной не секс, не изнасилование, а работа. Женщина и накрашена, и одета как типичная проститутка, а мужик явно ее клиент, испытывающий слабость к таким мизансценам, как «принуждение к жесткому сексу под открытым небом».

Жрица стонет, причем отнюдь не показушно. Ей очевидно происходящее нравится самой.

Теперь клиент мнет ее дойки, кусает соски, нажимает на них пальцами.

Женщина начинает выгибаться, охать, ахать, ухать, ей это явно по душе.

Еще минут пятнадцать спустя он начинает трахать ее раком в очко.

В сумерках неожиданно зажигают фонари и в свете одного я вижу, что штырек у мужика небольшой, средней толщины, и кончает он в презик, натянутый по самые яйца.

Поднявшись на ноги, он вытаскивает туго набитый кошелек и платит работнице секс-индустрии аж две толстые пачки налички, в общей сложности тысяч сто.

Он уходит из леса первым, она сначала прихорашивается, укладывает деньги в сумочку, явно очень дорогую, вроде бы из крокодиловой кожи. Я такую видела у одной из посетительниц нашей аптеки.